Хранитель подземелий

Глоддрик, несмотря на дерзость, свойственную всем, как и он, в преступной среде, промолчал из уважения к богослужителю.

– Куда путь держите? – окликнул их старческий голос.

У подножия бархана, который они почти прошли, стоял согбенный старый равшар. Горбатый, он опирался на костяной посох, обвешанный ритуальными амулетами и бусами. Ожерелье из костей украшало его дряблую шею с торчащим кадыком, а кожа его лица была несколько обвисшей. Но в выцветших от старости и нещадных солнечных лучей горела искра сверхъестественной силы. О том, как сумел подобраться к четверым мастерам боевого искусства на столь открытой и освещенной местности, не было никаких догадок, кроме одной – колдовство.

– Старейший, – Кога с первого взгляда узнал старца.

– Шаман! – оскалился Глоддрик, хватаясь за рукоять клинка.

Сделав три шатких и коротких шага, хромой колдун, опершись на посох, несколько болезненно прищуриваясь, уставился на Когу.

– С тобой, если мне не изменяет память, племена уже все решили, – проскрипел Старейший, – твое возвращение, изгой, наносит пятно оскорбления на все колена равшарового рода.

Кога не дрогнул и не отступил, хотя шаман, который силой мысли мог стереть его в прах, продолжал неуклонно надвигаться.

– Ты будешь казнен, – изрек шаман, – остальным я позволю уйти, и благодарите богов, что повстречали меня, а не молодцов из Берсерков, обосновавшихся неподалеку.

Воины не переглядывались, никто из них не шелохнулся. Тем не менее, духом и разумом они были едины. Решение уже было принято.

– Мы не хотим проявить неуважение к вашему народу, – сказал Шаабан, – и без позволения вождей ходить по этой земле, но…

Шаман, облизнув растрескавшиеся губы и половину оставшихся зубов, продолжал ковылять, взбираясь на бархан.

– Обстоятельства вынуждают, – закончил Шаабан и с быстротой кобры выбросил руку перед собой.

В воздухе беснула сталь и вот уже лезвие ножа остановилось на расстоянии в толщину пальца от горла Старейшего. Он и глазом не моргнул, магу не обязательно прибегать к телодвижением, чтобы остановить нож или стрелу в полете. Одновременно с броском метательного ножа вперед ринулся Глоддрик – и земля под его ногами уже вспенилась, превратившись в зыбучие пески, одно касание с которыми обрекло бы Ганрайского Демона на мучительную смерть, но этот его маневр был обманным. Глоддрик рывком перекатился влево и, вставая, в один прыжок набросился на шамана. Воин уже занес руку за спину, чтобы одним ударом вытащить клинок и рассечь шамана по пояс, но неумолимая ударная волна телекинеза отбросила сильнейшего из живущих на то время на Ранкоре воинов на десять шагов, точно безвольное бревно, что уносит течение. Вот уже нож летит обратно в Шаабана, и его грудь была бы пробита навылет, если бы стремительным ударом одного из кинжалов монах бы не отразил атаку. Но ему не удалось и добежать – песок под его ногами вздыбился, опрокинув бывшего ассасина навзничь, а затем песочные реки, словно кандалы, прочно прижали руки и ноги Шаабана к земле. Кога и Эрлингай уже неслись с боковых сторон на мага, Эрлингай уже занес клинок над его угловатой головой, но кудесник просипел:

– Как бы вы хорошо ни бились, меч и топор бессильны перед магией, – когда он закончил фразу, равшар и незаконорожденный сын короля Союза были распластаны на песке без сознания, – впрочем, среди моих соплеменников найдутся те, кто оценят по достоинству ваши таланты.

Кряхтя, он заковылял в неизвестном чужакам направлении. Очнулись наши герои в лагере верховного вождя равшаров.

***

– Нет… Марвол… – это были первые слова Эрлингая после того, как он открыл глаза.