Хранитель подземелий

Казалось, мало что могло быть хуже того, что его и его спутников закрыли в связанной из камня и бревен клетке. Конечно, богатырская сила Коги могла в щепы искрошить эти древесные решетки, если бы они не были изрисованы магическими рунами и заговорены Старейшим. Их не стали связывать за отсутствием необходимости, оружие, само собой, изъяли, пока те были в отключке. Но хуже всего была картина распятого у позорного столба Марвола Черного Льва. Одежды, кроме рваных штанов, на нем не оставили, а его крепкий, мускулистый торс был изрублен и покрыт уже высохшими кровавыми разводами. Марвол Акреил был мертв. Его людей, храбрых солдат Аргои, свалили в кучу, пока несколько равшаров выкапывали братскую могилу под деревом. Священным Древом равшаров. Оно высотой могло бы сойти за небольшую гору, а в стволе, который не смогли бы обнять и двадцать человек, были вырезаны имена и лица великих вождей прошлого. Эрлингаю не было дела до неестественных размеров для дерева, как и до размышлений о том, как в столь обезвоженных и бесплодных землях дерево смогло так вымахать. Он не отрывал глаз от погибшего брата. Как оказалось, отряду Марвола не удалось отбить набег племени Берсерков. Эрлингай вспомнил, как упорно советовал брату взять в поход больше людей, что гарнизона в тридцать человек может быть недостаточно для обороны от воинственных племен. Брат лишь недоверчиво хмыкнул и, как всегда, отмахнулся, дескать, набеги случаются не так уж часто, а патрулирование – лишь служебная волокита, полная скуки и больше похожа на унылую прогулку, чем на военное мероприятие. И вот теперь родной брат Эрлингая заплатил жизнью за свою недальновидность и легкомыслие. А первый фехтовальщик Аргои и ветеран Северной войны впервые за многие годы проливал слезы горя. Плечи его тряслись.

– Соболезную, брат мой, – положил руку на плечо Эрлингая Шаабан, – да упокоит Арай Илгериас душу твоего брата. За то время, что он пробыл в Братстве Уравнителей, я успел неплохо узнать Марвола, и могу с уверенностью сказать, что человеком он был достойным.

– Спасибо, Шаабан, – утерся грязным рукавом Эрлингай и похлопал монаха по плечу в ответ.

Глоддрик сдавил прутья клетки и процедил сквозь зубы:

– Эти ублюдки заплатят.

Ублюдки между тем занимались своим обычным делом, не обращая внимания ни на пленных, ни на трупы. Равшары, исколотые и обвешанные костьми мертвых соплеменников или животных, из племени Костяных Драконов, обмазанные кровью – из Алых Владык или же не отличающиеся этими чертами Берсерки дрались врукопашную, отрабатывали связки ударов с оружием или же занимались физическими упражнениями. Один из тех равшаров, что был недалеко от клетки, успел отжаться шестьдесят раз, как краем глаза сосчитал Глоддрик. Эрлингай осел на пол и закрыл лицо руками.

– У меня тоже был брат, – сказал Шаабан, – росли мы в трущобах Джаганната, где людям приходилось жить хуже, чем собакам, да и относились к ним так же зажиточные южане. Каждый день приходилось драться за еду или воровать, чтобы выжить. Родителей наших унесла чума, мой старший брат был единственным, на кого можно было рассчитывать в этом аду, грабил и воровал чаще всего он, я же обычно стоял на стреме или же шатался по улицам, собирая подаяние, – Эрлингай не отрывал глаз от пола, но внимательно слушал, надеясь, что рассказ монаха сможет отвлечь его от воспоминаний о Марволе, – как-то мы перебивались. Но пришел день, который изменил все. Мне было восемь, брату – тринадцать. Однажды вечером я ошивался у борделя, надеясь, что какая-нибудь из девушек подаст хотя бы кусок хлеба. Обычно, когда им удавалось заработать или хотя бы похмелиться, в куртизанках просыпалась щедрость и сострадание. В тот раз подачки я не дождался, но вижу, как по лестнице спускается господин, одетый в черный балахон, подле него шла одна из тех жриц любви, которые считались элитными. И вот, когда они проходили мимо столба, у которого стоял я, тот человек оказался буквально в полуметре от меня. И вот я, – Шаабан остановился, вновь ощутив ту нерешительность, что испытал почти сорок лет назад, – врезался в него. Точнее, специально врезался, чтобы увести его кошелек. И у меня это получилось, когда они приняли мои извинения и прошли мимо, думалось, что ближайшую неделю мы с братом заживем как короли, а то и с другими детьми поделимся – весь квартал накормим и напоим. Но я ошибался. Спустя минуту тот человек настиг меня и выразил восхищение моими способностями, мол, он первый раз видит ребенка, который смог незаметно стянуть его вещь. Сказал, что может пристроить нас с братом в школу для таких одаренных детей, как я, и сдержал свое слово. Так мы попали в Гильдию Ассасинов.

Кога, Глоддрик и Эрлингай слушали, не отрывая глаз от монаха. А Шаабан, казалось, перенесся с головой в прошлое и видел картины из своего детства, юности так же отчетливо, как сейчас – прутья клетки и снующих вокруг нее равшаров.