Хранитель солнца

– А когда вышла?

– А я и не помню, когда она вышла, я не видела…

Старушка растерянно посмотрела на Надежду, очевидно, до нее дошло, что если неизвестная девушка шла к Костаки, то до сих пор должна была там и остаться, раз машина на месте. А ее там нет.

Надежда-то твердо знала, что Алена к Костаки и не приходила, он сам только что сказал.

– Из двора есть другой выход? – спросила Надежда.

И что-то было в ее голосе такое, что старушка стала серьезной.

– Нету выхода, – ответила она. – И как это я сразу не сообразила? Все из-за Петьки-паршивца… Это племянник мой, – пояснила она, не дожидаясь вопроса. – Понимаете, он… очень машины любит. Причем разные. Водить научился самостоятельно, и открыть любую машину может. Тут как-то у Антона Павловича из семнадцатой квартиры сигнализация ночью включилась, а он сам с женой в отпуске был. Что делать? Она же две недели выть станет. Ну, Петька ее быстро отключил.

– Так ему надо в автосервисе работать!

– Никак нельзя, – старушка погрустнела, – не возьмут его, он… ну в общем, не все у него в порядке с головой. А насчет машин он сам не свой, только ему прав никогда не дадут. В общем, он как увидит машину незнакомую, так сразу на ней покататься хочет. Никак не может удержаться…

Майя вздохнула.

– Так-то обычно берет те, которые долго стоят, их никто не хватится. А тут как увидел эту, красную – так прямо глаза загорелись. Ну и взял ее… Вы не думайте, он ничего плохого не делает, покатается немножко и на место поставит, хозяин и не заметит.

– И в тот вечер так и было?

– Ну да… – старушка отвела глаза, – я потому и про девушку не сообразила, что волновалась из-за Петьки.

– Значит, он машину угнал и поехал кататься?

– Ну да, только вернул он ее минут через сорок, на то же место поставил…

– А за это время вы ничего больше интересного не видели, небось, от окна не отходили, за племянника своего волновались? – когда нужно, Надежда Николаевна проявляла настойчивость, переходящую в настырность.

– Было! – бывшая травести оживилась, даже глаза молодо заблестели. – Только Петька уехал – подъехал фургон. Такой, знаете, не новый, весь во вмятинах и царапинах, цвет вроде бы изначально зеленый был, а теперь такой, муж мой покойный называл его «цвет больной лягушки». Никто из этого фургона не вышел, водитель даже мотор не заглушил, видно ждал кого-то.

Я смотрю – выходят из двора двое здоровенных таких мужиков и несут большую коробку, вроде как холодильник там. Я еще подумала, чего это они обратно холодильник несут, не подошел, что ли? Или покупателей дома нету?

– Точно там холодильник был? – спросила Надежда, недоверчиво взглянув на собеседницу.

– Ну, что внутри было, я, конечно, не видела… Но вот когда Антону Павловичу из семнадцатой квартиры новый холодильник привезли, то машина совсем другая была, фургон новый, сбоку написано «Доставка бытовой техники».

– А на этом фургоне ничего не было написано?

– Да нет, только сбоку как заплатка налеплена. Более яркого зеленого цвета. Ну, принесли они коробку, стали укладывать, а тут Вован подъехал на своем джипе.

– Кто это?

– Вован – человек серьезный, мой Петька его машину никогда не трогает, тем более он джип свой во дворе ставит. И вот он подъезжает, а эти фургоном ворота загородили.

Ну, Вован, конечно, из машины своей вышел и говорит им вроде спокойно, чтобы сию секунду их на этом месте не было и чтобы он их очень долго искал.

А те двое сразу не разобрались, ответили что-то не то. А Вован, конечно, рассвирепел и как пнет ногой фургон. Тут заплатка слетела, а под ней – надпись…

– И какая же? – Надежда затаила дыхание.

– Вот не разглядела, сбоку плохо видно было… – вздохнула старушка. – Вот вы не поверите, но показалось мне, что это что-то театральное. А Вован орет, обзывает их крысоморами погаными и еще всякими словами неприличными.

В общем, те коробку в фургон запихнули и уехали. Вован сразу же во двор въехал. А потом уж и Петька мой появился на красной машине. Я его отругала, конечно, и окно вообще закрыла, мне уже хватило волнений…

– Значит, не разглядели надпись…

– Пока за очками бегала, пока искала очки, они уж и уехали, – повинилась старушка. – Однако мелькнула у меня мысль, что я в театре играла это.

– Что – это?

– Вот не помню, но название было какое-то сказочное, новогоднее… Кого же я тогда играла?

– В Новый год? Снегурочку, что ли?

– Да нет, какая из меня Снегурочка… Та видная должна быть, красивая…

– Сиротку из «Двенадцати месяцев»?

– Да нет, не вспомнить…

Тут вышла Мария, которая тащила тяжеленную старинную книгу, да еще и пакет порвался. Старая актриса вошла в положение и выдала им в окно обычную матерчатую сетку – старую, но крепкую, такие раньше называли авоськами.

На том и простились.

– Надя, если я сейчас, немедленно не выпью кофе, то просто упаду на месте! – категорично заявила Мария. – И вообще, я утром позавтракать не успела…

– Что же тебя этот Костаки кофе не напоил? – ехидно спросила Надежда.

– Ой, он чаю мне предложил, но если бы ты этот чай видела… Заварка третьего дня, спитая вся, чай жиденький, про такой моя бабушка говорила: «Кронштадт видно!»