Хранители мира. Дорога домой

В одно субботнее утро Бен вышел из дому и завертел головой по сторонам, высматривая маленьких друзей. Лицо у него было заплаканное.

Заслышав голос флейты, мальчик подошёл к пепелищу, оставшемуся после уборки в саду. Там Чердак и Мох рылись в золе: надеялись, что хоть какие-то семена и яйца насекомых пережили пожар.

– Что стряслось, Бен? – спросил Мох. – В школе отругали?

– Или сестра опять придирается? – сочувственно добавил Чердак. – На самом деле она тебя любит. Просто, наверное, была не в духе.

Но Бен молча потряс головой и утёр нос тыльной стороной руки в варежке.

– А что такое? – спросил Мох.

– Мама с папой сказали… сказали, что мы переезжаем.

– Как переезжаете? Куда?

– В другой дом, побольше. Не знаю, где это, я там ещё не был. Мы будем ходить в ту же школу, но… сад придётся бросить. И я больше не смогу с вами играть!

– Ох, Бен, не плачь, пожалуйста, – сказал Чердак. – Ты только представь, как здорово будет жить в новом доме! И там ведь тоже будет сад. Ты сможешь заняться им.

– Чердак прав, – кивнул Мох. – Выяснишь, кто там живёт и что им нужно. Теперь ты знаешь, что и как делать.

– А как же этот сад? Наш сад?

– Мы за ним присмотрим. Правда, Чердак?

– Конечно. Обязательно.

От их слов Бену сразу полегчало, но Мох втайне приуныл. Друзья успели привязаться к мальчику. К тому же теперь казалось, что вся проделанная работа вот-вот пойдёт насмарку.

19. Всё пропало. Мох и Вереск борются с самым страшным врагом

– Не нравятся они мне. Оба. Плохи дела, – сказал Лихач несколько дней спустя. Он с аппетитом клевал сушёных мучных жучков, которых насыпал в крытую кормушку отец Ро, а рядом стоял встревоженный Щавель.

– Я тоже волнуюсь, – сказал Щавель. – Мох лежит уже целую неделю, а Вереск молчит, будто воды в рот набрал. Как ты думаешь, это из-за того, что мы решили пропустить спячку? Со мной вроде всё нормально…

– Не в том дело, – покачал головой скворец. – Просто они перегорели.

– Перегорели?

– Ты же видел, как они бились, чтобы спасти Зелёный Мир. А теперь всё пошло под откос, и у них силы кончились.

Щавель вздохнул.

– Ни одного тиса в окрестностях. Судьба их сада тоже висит на волоске.

Соседские новости оказались ещё хуже, чем друзья думали поначалу. Дом не просто продавали: часть сада должна была превратиться в стоянку для машин новой больницы, которую строили неподалёку. Лужайке, клумбам, тому месту, где прежде стоял старый ясень, – всему этому вскоре предстояло исчезнуть под асфальтом.

– Сколько сил Мох и Чердак положили на этот сад – и всё зря! – сказал Лихач, крутя блестящей головкой. – Вот жалость-то!

– Как же нам их подбодрить? – спросил Щавель. – Ведь сердце кровью обливается! Может, мне изобрести что-нибудь эдакое?

– Не знаю, хозяин, – сказал скворец. – Иногда слёзы надо просто выплакать. Ты пойми, они ведь только теперь горюют по Дождевику.

– Почему это?

– Ну пока они хлопотали и думали, что смогут вылечить прозрачность, у них ещё была надежда увидеть старого дружка, понимаешь? А теперь надежда пропала. Вот на них и накатило горе.

Щавель снова вздохнул.

– Да, Лихач, ты прав. Но я бы так хотел им помочь! В доме уже почти всё готово, остались последние шкафы. Не знаю, что ещё я могу сделать.

– А ты просто будь с ними, – сказал мудрый скворец. – Покажи, что сочувствуешь. А главное, сам-то не сдавайся. Что-нибудь обязательно подвернётся, вот увидишь!

Когда друзья переехали в дом под кучей хвороста, Мху казалось, что там уютно, весело и хорошо. Теперь в комнатах царила тишина и воздух словно бы не двигался. Благодаря камину внутри по-прежнему было тепло, хотя снаружи стоял такой холод, какого Мох прежде не знал. Но потом в доме поселилось уныние и не собиралось уходить.

Впервые услышав, что сад превратят в парковку, Мох ощутил изумление и гнев. За ними пришла тоска – по Дождевику и по мечтам, которым теперь не суждено было сбыться. Мох и Вереск проплакали два дня подряд. Надежда, которая окрыляла их раньше, словно испарилась. Вместе с ней ушли и все силы. А от мысли о том, что друзья тревожатся и переживают из-за них, становилось ещё хуже.

Мох лежал под одеялом и глядел в потолок. После встречи с Лихачом Щавель вернулся домой, и теперь они с Чердаком тихонько разговаривали, стоя у лестницы. Из своей комнаты Мох поневоле слышал их беседу.

– Мох опять спит, а Вереск твердит, что всё в порядке. Хотя ничего не в порядке! – напряжённо сказал Чердак. – Я предложил рассказать историю или поиграть в «Догони жёлудь», но они даже не ответили. Думал даже поиграть им на флейте, но они ничего не хотят.

– Я только что видел Лихача. Он говорит, что не надо тормошить их сейчас, – тихо ответил Щавель. – Пусть горюют, пока не отпустит немножко.

– Я тоже про это думал, – сказал Чердак. – Но когда ещё им полегчает? Хуже всего, что они замкнулись в себе – даже друг друга не утешают. Мху стало всё равно, что мы едим, а уж это совсем на него непохоже! Такого не было даже в доме Шпиля с Гудроном, когда его покусала кошка.

– Да уж, это плохой знак.

– Ну да ладно, Щавель. Я всё хочу спросить: сам-то ты как?