Дженис удается убрать почти весь дом, ни разу не встретившись с миссис АгаАгаАга. Услышав шаги хозяйки на одной половине, Дженис тут же перебегает на другую. Как хорошо, что по деревянному полу тихонько не подкрадешься! Приближение хозяйки слышно издалека. Дженис беззвучно скользит из комнаты в комнату (туфли она сняла у двери), а Деций ходит за ней. Дженис знаком этот его взгляд, он означает: «Женщина, ты что, совсем сбрендила?» Но Дженис погружена в свои мысли. Она думает о сестре (какая же все-таки Джой умница!) и о миссис Би. Рассказав той свою историю, Дженис чувствует себя совсем по-другому. И разговор с сестрой, конечно, тоже помог. Ничего не изменилось, но теперь все выглядит по-другому – в хорошем смысле.
Дженис пришла эсэмэска от Юэна. Они договорились встретиться, чтобы выгуливать Деция вместе с Адамом. Дженис не знает, сможет ли когда-нибудь поделиться с Юэном своей историей. Хотелось бы верить, что да, но она перебрала в уме самые разные сценарии, и ни в одном не сумела найти подходящих слов. Поэтому сейчас Дженис думает о другом. Она представляет, как учится танцевать с Юэном танго и как они едут в Канаду вместе. Ради второго пункта Дженис предоставила своему воображению неограниченный бюджет и новый гардероб.
– Ах, вот вы где!
Услышав голос Тиберия, Дженис подскакивает, как ужаленная. Она не слышала его приближения. Хозяин обут в мокасины из овечьей кожи. А еще она в первый раз замечает, до чего кривые у Тиберия ноги.
– Объясните, как это понимать? – требует он ответа, показывая Дженис на три четверти опустевшую бутылку бренди.
В алкоголе Дженис не разбирается, но она уверена, что это та самая бутылка, из которой они с миссис Би пили вчера.
Дженис молчит, хотя мысли летят одна за другой, будто картечь.
Остальные мысли улетают, а последняя задерживается.
– Я спрашиваю, что это такое?
Деций как раз вовремя тычется в ее ногу. Опустив взгляд на фокстерьера, Дженис вспоминает, чем рискует. Этим утром выражение его морды особенно красноречиво: «И думать не смей!»
– Извините, не понимаю, о чем вы, – отвечает Дженис, пробегая мимо Тиберия со шваброй, изготовленной по особому дизайну, той самой, что с удлиненной ручкой и кашемировыми волокнами.
Тут Тиберий хватает Дженис за руку. Сжимает он не сильно, и все же он до нее дотронулся, и Дженис глубоко унижена. Она застывает как вкопанная, смотрит на его пальцы, а потом встречается с Тиберием взглядом. Он поспешно отдергивает руку.
– Больше никогда, никогда не смейте меня трогать, – выговаривает Дженис, едва сдерживая ярость.
Слева от нее снизу раздается низкий утробный рык. Сейчас Децию не до веселых прыжков. Дженис знает: если она сейчас коснется его бока, ощутит твердые как камень мышцы. Собака ни на секунду не сводит глаз с Тиберия. Дженис понимает, что добром дело не кончится, но в глубине души она рада, что нашла в себе внутреннюю львицу, а ее любимая собака поддержала ее и обернулась волком.
Но стоит Тиберию зашагать к двери, и чары рассеиваются.
– Полагаю, наше взаимодействие не сложилось, верно? – (Это не вопрос.) – Доработаете до конца недели. Моя жена с вами расплатится.
До кладовки Дженис помогает дойти чистая ярость. Она находит свое пальто, снимает с крючка поводок Деция. Та же ярость несет ее вперед по дорожке, на другую сторону и в поле. Но на полпути к дому Фионы и Адама Дженис теряет силы, ее начинает мутить. Она старается не смотреть на Деция, гордо гарцующего рядом с ней. Дженис не видит выражения его морды, но она и так знает, о чем он думает.
– Ой, Деций, что же мы с тобой натворили? – произносит Дженис вслух.
Фокстерьер поворачивается к ней. Дженис оказалась права: именно такой взгляд она и ожидала увидеть: «Здорово мы уделали этого ушлепка!»
Как объяснить фокстерьеру, что теперь все кончено и больше они никогда не увидятся?