Хребты Саянские. Книга 1: Гольцы. Книга 2: Горит восток

Савва тихонечко обернулся. Вон он, виден отсюда этот утес. И слова на нем видны. Только какие — не прочитаешь. Далеко. Он пристально посмотрел на отчаянно зевающего Кузьму Прокопьевича, да так и не понял: видел тот наяву, как Савва болтался на веревке, или это был действительно сон у него, или то и другое перепуталось в пьяной голове Кузьмы Прокопьевича?

3

В комнате густо пахло аптечными специями. Агафья Степановна только что закончила перевязку. Савва лежал на кровати, отдуваясь. Постонать бы — легче становится, да как-то и стыдно. Молодой парень, а стонет. Вера из кухни прислушивалась к их разговору. Подходить к Савве во время перевязки мать не разрешила — неприлично это молодой девушке.

А Савва лежал вот уже четвертую неделю. Вырвалась у соседа из токарного станка деталь и ударила его в спину. Сгоряча тогда он не почувствовал особой боли. Проработал весь день де конца и до дому дошел хорошо, — даже нес напеременки с Филиппом Петровичем старую шпалу, на топливо. А ночью потом взяло и взяло. Дышать нечем. К утру вовсе правая рука отнялась, не поднять. По по гудку на работу пошел. Стал к станку. Нет, как плеть висит рука. Пальцами пошевельнешь — и то во всем теле боль отзывается. Мастер погнал в приемный покой. Там фельдшер осмотрел, покачал головой, выписал рецепт на лекарство, дал освобождение от работы.

— Значит, можно теперь отдыхать? — спросил Савва, неумело левой рукой пряча рецепт в кармане.

— Отдыхай, — сказал фельдшер, — коли это ты себе за отдых считаешь.

— А чего там со спиной у меня?

— Точно я тебе не скажу, в нутро не заглянешь. Либо сломал ты себе, парень, ребро, либо так зашиб, что воспаление кости получилось. Ухаживать за тобой есть кому?

— Ухаживать — что ж, люди, конечно, найдутся Да ведь без заработка останусь я.

— Ну, тут я тебе, парень, уже никакого рецепта дать не могу, — развел руками фельдшер. — Не надо туда-сюда все деньги сразу расходовать. Откладывать надо про черный день. Да вам, кудрявым, это в голову раззе вобьешь? Себе — шелковые рубашки, а барышням своим — конфетки. Фить — и денег нет. А теперь вот будешь лежать, так от скуки об этом подумывай. Жизнь только начинаешь. А поболеть, может, и еще не раз придется.

Именно об этом сейчас и разговаривали Савва с Агафьей Степановной. Вера все слышала и терзалась. Правда, не мать первая начала разговор, а сам Савва. Стал извиняться, что долго лежит и денег не зарабатывает, а кормить его и лечить надо. Только зачем он это говорит? Будто бросят они его? Или деньги с него будут спрашивать? Ага, теперь мать уговаривает: «Не тревожься, Савва, после сочтемся…» Ой, какая хорошая она, мама!

Агафья Степановна вышла с тазиком. Ставила сейчас на спину Савве припарки. Вера спросила ревниво:

— Ну, как у него? Лучше?

— Снаружи, как было, синее, а внутри кто ж его знает как? — И потрепала за ухо дочь. — Да поправится, ты не бойся!

К обеду Филипп Петрович почему-то не пришел. Вместо него явились Лавутин и Ваня Мезенцев.

— Попроведать больного зашли, — объяснил Ваня.

— А где же Филипп?

— Вот уж, право, не знаем, Агафья Степановна. Вместе были, — Ваня посмотрел на Лавутина, — в проходной, правда, малость с Гордеем Ильичем мы задержались. На улицу вышли — нет уже Филиппа Петровича. Подумали: не дождался, домой ушел.

— Да придет, Агафья Степановна, куда же он денется? — успокоил Лавутин, прошел в комнату к Савве, прикрыл дверь за собой и подсел поближе к окошку.

— Ну, какие есть новости? — осторожно поворачиваясь на бок, спросил Савва гостей.

Новости оказались невеселыми. В мастерских объявили, что с завтрашнего дня сбавляются расценки. Прикинули рабочие — получается почти на целую четверть. И провизионные билеты вовсе отменяют. Зайцем будешь ездить — станут штрафовать. Все равно даже если на товарном поймают. А как без провизионных? В городе-то цены растут и растут. А поедешь подальше, на маленькие станции, как ни говори, там подешевле купишь. Ведь семья у каждого, прокормить нужно.

Рассказывал Ваня. Говорил тихо, неторопливо, обстоятельно. Он сразу весь как-то осунулся, побледнел. Сидел у постели Саввы и, слегка покачиваясь, гладил ладонями свои колени. Лавутин изредка вставлял замечания, короткие, злые. И все перебирал беспокойно своими узловатыми, сильными пальцами.

— Хотя бы даже взять, к примеру, меня, — говорил Ваня. — Самая маленькая против того, как у других, семья. Трое нас: я, жена да ребенок. Стариков нет. Одному мне только двоих кормить приходится. И домик свой. И то, если взять теперь заработок по новым расценкам да на нашем городском базаре всю провизию покупать, получится, будто у меня в семье еще один человек прибавился. А ведь и так мы жили — ничего лишнего. Работа тяжелая, а поесть… когда как случится.

— А вот помахай, как я, молотом, — вставил Лавутин, — да на мой рост прикинь. Мне сколько съесть надо? Про робят своих подумаю — сердце щемит. И не то побаловать — накормить досыта иной раз нечем.