Христианство. Католичество. Реформация

Если Церковь состоит из двух различных начал, – божественного и человеческого, – то она не может быть только «структурой» или «пирамидой»[571], а, скорее, некой напряженно-сложной величиной.

В этой величине человеческое – через слово и учение – призывается подчиняться Божественному. Такое подчинение (сотрудничество, синергия) происходит у каждого в разных степенях. При этом Божественное может передаваться и посредством человеческого элемента – как инструмента, действующего в пользу того же Божественного.

Но история указывает и на то, что человеческое еще чаще отказывается от Божественного; она говорит о том, что челавек нередко – хуже любой фауны; и лишь преодолевая себя самого, и только так, он же, может поступать по-божески.

А если Церковь в действительности содержит в себе два элемента, – божественный и человеческий[572], то между этими двумя полюсами имеется определенная связь. При этом божественный элемент по своей сущности никогда не меняется; он же чрез Христа человеку представляет вечные истины.

В то же время эти вечные истины доверенны всей Церкви, а не каждому в отдельности. А поэтому Церковь в общем соборно-кафолическом смысле призвана охранять «полноту» вечных истин словом и учением, посредством того, что обычно принято называть преданием, традицией.

Если божественный элемент, его начало в Церкви[573] не меняется; если это начало всегда остается тем же, – поскольку оно не исторично, а /шдисторично, и если божественное не подлежит изменениям, то человеческое начало[574], наоборот, в условиях истории постоянно меняется и формируется. Прямо говоря, это человеческое начало, точнее, просто человеческое, несмотря на призвание быть совершенным[575], часто становится еще хуже элемента звериного.

Таким образом, божественное и человеческое находятся в напряженном отношении, порождающем трагическое, а последнее и есть качество исторического. Более того, и в христианском понимании историческое есть трагическое, поскольку оно непосредственно связано с «драмой всех веков» – Крестом.

Кроме этого, как уже отмечено, исторически-трагическое, по сравнению с вечно-метафизическим, с тем, что можно обозначить и Абсолютно-Божественным, – подвержено переменам.

То, в какой степени и как люди подчиняются божественному началу, сотрудничают с ним; как они в разные эпохи истории относятся к нему, или, наоборот, отрицают его, – это все вместе и составляет тот предмет, который обычно называют «историей Церкви» или «историей Христианства».

Разумеется, и феномен Реформации нельзя рассматривать отдельно от всей истории.

(3) Обычно историю Христианства делят на несколько периодов: Доконстантиновская и Константиновская эпоха, Средние века, эпоха Реформации, а также Новое и Новейшее время. Тем не менее, эти периоды нельзя отделять друг от друга четко и однозначно. Начала тому или иному движению, тому или иному феномену образуются гораздо раньше того момента, когда они становятся напрямую явными.

Так, нельзя однозначно утверждать, что Реформация и протестантизм берут свое начало именно 31 октября 1517 г., когда Лютер в Виттенберге у дверей Замковой церкви впервые указал на свои тезисы. Скорее, предпосылки для Реформации возникают еще в XV в., если не раньше.

Вместе с тем, нельзя наивно полагать, что до Лютера никаких реформ в Западной церкви не было.

Достаточно вспомнить монашеские движения; такие как орден ев. Бенедикта (VI в.) и ев. Франциска (XIII в.); или общество мирян совместной духовной жизни в Нидерландах (XV в.). А знаменитую книгу Фомы Кемпийского «О подрожании Христу» можно считать и как особую программу реформы в пользу личной духовности. – Это лишь несколько примеров, указывающих на то, что преобразования в пользу духовности никогда не считались чем-то излишним и до Лютера.