Как бы то ни было, собор, осудивший Фотия, считается у латинян послереформационной эпохи вселенским, а Собор 879/80 гг. предан забвению. Отсюда латиняне нового времени и полагают, что осуждение Фотия Вселенским собором равнозначно осуждению ересиархов времен древней Церкви. Так в XIX в. латиняне считали себя вправе называть в церковно-исторических и соответственно конфессиональных исследованиях Фотия «виновником греческой схизмы», а православных фотианами (по образцу традиционных обозначений еретиков, как «ариане», «несториане», «яковиты»). Это встречалось и в официальных текстах, например, в одном пастырском послании парижского архиепископа Сибура во время Крымской войны или еще в 1933 г. в предисловии к опубликованному Римской курией списку католических титульных епископств
. Когда же церковно-историческое исследование приняло к сведению события 879/80 гг. и стало ясно, что Фотий во втором периоде своего патриаршества находился в общении с Римом, от обвинений в его адрес вынуждены были отказаться. Но поиски «виноватых» сохраняли свою притягательность и впредь. Так возник миф о церковном расколе в 1054 г., в котором винили патриарха Михаила Керуллария и кардинала Гумберта, не принимая во внимание множество расколов, бывших прежде, и многочисленные факты единения последних.2. Правители в поисках
В неоднократных попытках прийти к объединению, о которых шла речь в предыдущем разделе, церкви считали друг друга равными и пытались путем переговоров выяснить, как можно было бы урегулировать между собой все разногласия. Всегда, когда в ходе соборов удавалось достичь единства, церкви взаимно признавали одна другую хранительницей святого наследия по поручению Святого Духа и исходили из того, что для решения спорных вопросов требуется сотрудничество обеих сторон.
В этом разделе, напротив, речь пойдет об объединениях и попытках объединения, при которых одна из церквей, в силу исторических причин, обладала преимуществом и навязывала другой церкви собственное представление о том, что необходимо для единства, и не вела переговоров на равных, а просто требовала подчинения своей собственной позиции. Как правило, одна из сторон держалась так, будто она одна обладала полномочиями решать и выполнять роль наставницы по отношению ко всем остальным церквам, считая их менее значительными. В церковных документах латинян II тысячелетия часто употреблялось выражение «reductio in oboedientiam» («возвращение заблуждающейся церкви к должному послушанию»), когда речь шла об униях, поисках уний или желании уний такого рода.
Когда Римская империя стала христианской, в Средиземноморье господствовало убеждение, что христианство образует не только религиозное, но и государственное и культурное единство. В дни императора Юстиниана I (527-565) в высших слоях римского общества окончательно сложилась теория о единственной мировой империи единого вселенского христианства. В единой Римской империи с одним императором во главе может существовать лишь одна кафолическая церковь; повсюду, где существует эта единственная церковь, там властвует император; он отвечает также за единство церкви, — это было политическим девизом Юстиниана.