Христос приземлился в Городне (Евангелие от Иуды)

— Дай я по голове за это обычному человеку, coседу — копный суд судил бы за «драку из ревности». Но дай за это заступнику перед Богом, властелину — и вот вы начинаете говорить то, что говорили мне на дыбе. Уже не драка, уже «избитие полезного для церкви человека, блаженного деятеля ее». И тогда суда нам, простым, нету, кроме смерти. Уже мы сделали это, ибо мы «в сговоре», ибо «нарочно хотели убить», ибо «еретики и схизматики диссиденты подстрекали нас». Уже мы «заговорщики, чернокнижники, враги и повстанцы, доносчики и шпи­ки». Суд лишь для нас, а вы — без суда... И вот я подумал, а почему так? И если нету на вас суда Божьего и человече­ского, так не я ли — суд? Может, кто-то другой подумает, прежде чем безнаказанно грабить и насиловать.

Кулаки его сжались. С ликованием в голосе он произнёс:

— Я не брал песта и цепа. Вот под этим кулаком раскололась, как скорлупа яйца, голова этого бродячего животного. Я не жалею, лишь бы и другие делали так... Ибо вы — ватага сброда, висельников, властолюбцев и грязной сволочи.

— Отвести.

В этот момент глаза Христовы взглянули в сторону, и он едва не онемел от удивления. Те монахи, которых он встретил, вели по площади хозяина. Он шёл весь светлый и всё ускорял ходьбу. Подошёл к столу, земно поклонил­ся комиссарию:

— Добрый день, солнце наше ясное. Слава Христу.

Комиссарий листал бумаги.

— Это ты их оговорил? — спросил наконец глава до­казательной инквизиции.

— Я, — ударил себя в грудь хозяин. — И не жалею о рачительном усердии своём к церкви.

— А вчерашний самооговор зачем? Рехнулся?

— Н-нет! На себя донёс! Потому — мнение, мысль у себя почувствовал.

— Какую?

— Зачем Господь наш Бог в потопе животных то­пил? Они ведь греха не имут. Если бы это верующему какому-либо выгодно было — тогда ясно... Ну, а поду­мал — испугался. Что же это будет, если каждый — ду­мать?.. Каюсь, отче!

Комиссарий подал знак, чтобы хозяина отвели к другим.

Глава XXV

БОГ НАШ — ПОЕДАЮЩИЙ ОГОНЬ

Не давайте святыни псам

Матфея, 7:6

Последнего из пятерых давно привязали у столбу. Комиссарий давно уж бросил мрачные слова отпуста:

— I nunc, anima anceps, et sit tibi Deus misericors.

Пылали, тянулись к небу, рвались в него пять огней.

Четверо на кострах молчали. Седой мужчина смотрел на солнце, приближавшееся к горизонту. Теперь он не боялся ослепнуть. Это солнце исчезнет, а другого он не увидит. Хоть бы умереть раньше, чтобы ещё не исчез тёплый бог.

Пан Котский дрожал всем телом и не мог сдержан своего страдания: огонь уже лизал его ноги, прятал его выше колен. Крупные, как боб, слёзы катились из голод­ных, печальных глаз. Баба извивалась в огне, как позво­ляли цепи, но молчала, и струйки крови сплывали с закушенной губы.

Мужчина-убийца обвис. Может, не держали ноги, а может, хотел быстрее задохнуться, чтобы окончились страдания. Но голова была поднята независимо. Он смо­трел в глаза судьям, как дантовский Фарината, с презрением к самому огню.

Только хозяин, словно не веря себе, водил глазами в разные стороны.

Даже сюда, в то место, где стояли апо­столы, временами нестерпимо наносило огневую жару. Что же было там?

Клубилось, вертело, ревело. Словно в золотисто-кровавых воронках стояли пять человек. Огнистые яркие птицы иногда отрывались от своего гнезда и летели в розовые сумерки.

Христос чувствовал, что порой, когда поворотит ветром пламя в его сторону, у него потрескивают волосы. И все же он не отступал.

«Боже! Боже мой! Спасай маленьких. Спасай угнетённых, спасай даже бродяг и мошенников, ибо отняли у них достойное жалости жилище и могут отобрать даже дорогую одним им жизнь, если не позабо­тятся они о ней сами. Боже, так разрази ты их громом! Да бейте же их, люди, плюйте на них, пинайте ногами! Куда же это я попал, и стоит ли даже распинаться за таких обезьян?!»

Он чувствовал, что сходит с ума, что смешивает себя и их и тысячи других.

В это время что-то приглушённо бухнуло. Нестер­пимо запахло палёным и навозом. Спрятанный огнём едва не до шеи, убийца страшно закричал. Потом он сжал зубы и, почти криком, стал мерно читать что-то, похожее на молитву:

— Отродье ада... Сыны Велиала... Наследники дьявола и суки из монастыря... Истинно говорю: среди зверей хищных на первом месте — поп, на втором — на­чальник и лишь на третьем — тигр.

Голова его упала. Женщина уже обвисла, видимо, угорев. Седой молчал.

На лицо Христа лучше было не смотреть. По лицу Фомы видно было, что он совсем одурел. Глаза закрыты, кулаки сжаты. Потом он с надеждой раскрыл глаза — столбы были на месте.

И тут внезапно завопил хозяин:

— Так я ведь из усердия! Я ведь из заботы! Неужели и мне отмщение?!

— И тебе, — негромко произнёс Христос. — Не ого­варивал бы, если бы верил чисто.

Хозяин словно только тут заметил его и вспомнил об обещании:

— Христос! Спасай меня! С-спасай меня, Христос!

— Истинно говорю тебе: сегодня же воздадут тебе по желаниям твоим, — тихо повторил школяр.

— Я ведь че-ло-ве-ек!

Раввуни не мог больше терпеть этого. Он посмо­трел на Юрася и ужаснулся: глаза у школяра были бес­пощадны.