Крымчак подумал, взял немного правее и подъехал к пологому отрожку. По дну его скатился в овраг.
Никто бы не мог даже и подумать, что мёртвое безлюдье может быть таким обманчивым.
...Овраг, насколько взором можно было окинуть до поворота, на версту и наверно ещё дальше, был набит людьми. Стояли нерассёдланные, космоногие лошадки простых воинов, ели сухой клевер арабские скакуны сотников. У большинства коней были на ногах овчинные мокасины, а на храпах — перевязки.
Сидели и с восточным ненарушимым терпением ждали люди. Возле каждого десятка и сотни торчали воткнутые в землю бунчуки, подпёртые круглыми щитами. Блестели сталь копий и серебряные ножны кривых татарских сабель.
Из глубокой котловины, выкрученной, видимо, весенней водою, высились бока, горбатая спина и лобастая голова громадного слона. Морщинистая кожа его была как земля в засуху. Темнокожий погонщик-индианин охрою и кармином наводил вокруг его глазок устрашающие, жёлто-багровые глазницы. Оружие погонщика — острый анк — и оружие слона — отполированная, толщиною в руку возле плеча и длиною в две сажени цепь — лежали в стороне. Слон вздыхал.
Крымчак спешился и куцелапо с развальцей пошёл к невысокому белому шатру, возле которого сидел на кошме плотный, ещё не старый татарин. Сидел неподвижно, как божок, смотрел словно сквозь подходящего.
Молодой довольно нерадиво склонился передним:
— Отцу моему, темнику, хану Марлоре весть. Благая весть.
Только теперь возле глаз татарина сложилась сетка улыбчивых морщинок. Продубленная всеми ветрами и солнцами кожа у рта и редких усов пришла в движение.
— Весь день скакал, сын мой, первородный Селим-мурза?
— Спешил, отец мой.
— Дай мне, Селим, — попросил старый хан.
Сын отбросил потник со спины своего вспененной коня, достал из-под седла тонкий и большой, ладони на четыре, ломоть сырого тёмного мяса. Протянул.
— Ты всегда подумаешь об отце, сынок.
— А как? Три дня и три ночи сидеть тут и не видеть этого в глаза.
Конина была вкусной. Вся измочаленная и отбитая за день скачки, тёмная от хорошего конского пота и пропахшая им. Нет на свете лучше запаха, чем запах конского пота — это знают все... Хан ел.
— Садись, сын. Ничего нету вкуснее под небом аллаха такого вот мяса. Натрудится за день. Пахнет полынью, степью возле голубых холмов, где пасутся наши табуны.
— Пища для мужчин, о мой отец.
— Так вот, говори, Селим-мурза.
Молодой словно омыл ладонями лицо. Мягкая, кошачья грация была в неспешных его руках.
— Край богат, о отец. — Губы его, когда он заговорил, сложились словно для поцелуя. — Но в простых хатах, как всегда тут, можно брать разве одних лишь рабов. И они покладисты, ибо позволяют своим муллам, даже не воинам, брать у себя почти всё... Живут тут белорусы, немного иудеев и даже татары, взятые в плен ещё во времена Бату и позже.
— Этих уничтожить, — сказал хан. — Убрать с этого света. Это будет лучше для них. Магометанин, по закону пророка, должен отдавать преимущество смерти перед пленом. Они уж не мужчины.
— Грех.
— Заставь их убивать неверных. Потом неверные убьют их. Тогда наши попадут в рай за убийство христианских собак, а христианские собаки пойдут в эдем к своему Богу, ибо тот повелел им уничтожать неверных.
Марлора засмеялся от своей шутки.
— Всем будет якши.
— Всё золото имеют они в их мечетях. Хорошо это сделали они для нас... Стража пьёт. Ханы — скорбны головою.
— Ханы у них всегда толоконные лбы.
— Крепости недосмотрены. Очень просто будет пройтись поступью гнева и ужаса по ковру их покорности, превратить их землю в пепел отчаяния и разметать его нашими арканами.
Марлора оторвал кусок мяса и запихнул его в рот сыну, который прижмурил для этого глаза и по-гусиному вытянул шею.
— За благие вести. Иди в Го-ро-ды-ну. Скажи — не будет ясака, не будет рабов, не будет золота, не будет сафьяна, знаменитого в этой земле, мы выделаем сафьян из их шкуры.
— Есть и грустное, — предупредил мурза. — У них... только что... Только что у них объявился и сошел на землю их Бог. Иса бен Мариам-мн, Иса Киристу.
— Ты видел? — непочтительно спросил хан.
— Как тебя. Он взял у меня аркан. Вместе с одним своим пророком он разогнал этим арканом целую толпу. Кто ещё может такое?
— Б-бог, — хан щупал аркан. — Нет Бога, кроме аллаха. Но помни: даже Бату избегал рушить шатры чужих богов. Мало что! Эт-то может нести ветер опасности. Когда столкнёмся — Бога брать первым. Даже если впереди битва... Скачи в Го-ро-ды-ну, сын.
Селим вскинулся на коня. Хан улыбнулся ему:
— Беседа беседой, посольство посольством и ясак ясаком. Но я думаю: нам нечего медлить. Ужас — хороший помощник. А дадут согласие на дань — мы остановим тогда.
— Идёт.
И, когда мурза тронулся с места, хан хлопнул в ладони:
— Сбор!
Глухо зарокотали бубны. Стан пришёл в движение.
Глава XXIX
ПЯТКА НЕ ИМЕЕТ СТЫДА
И тогда этот паршивый нечестивец созвал к себе — тайно и под покровом ночи — ещё десятерых, чьи имена да не осквернят вашего слуха.
Восточная сказка