Христос приземлился в Городне (Евангелие от Иуды)

— А зачем? Я так и вообще с этим делом не спеши­ла. Один день не пришли за ними — ах, как хорошо! Вто­рой - ну, просто изумительно! Третий... И если бы ещё не приходили — слава Богу. Я ведь знаю, разве ты на меня позарился бы? Так просто, от тоски три дня ожидая. Да ещё в соседней келье замкнутый.

Мощная грудь Пархвера затряслась.

— Ересь, — со снисходительной ласковостью про­молвил он. — Ты баба ничего. Просто мне, видимо, всю жизнь от одной к другой идти. Пошутил Бог, наделил росточком. Обнимаешься где-нибудь в роще, а она тебе хорошо если под дыхалом головою... А что, есть, навер­но, страны великанок.

— Наверно, есть... Хорошо, пойдёшь так пойдёшь. Идем, девку ту из башни выпустим.

— Идём. А как ты её вытуришь?

— А просто. Выведем за большую стену, а потом воротом я из-за неё врата внешние подниму. Не думай, поймают.

— А нас они не поймают?

— В той башне поймают? Глупость! Там одному можно против всей орды продержаться. Припасов хватит, — она улыбнулась. — Вот и посидим.

— Ну-ну, разошлась.

— Я тебя, голубчик, не держу. Понадобится — в тот же день ходом выведу — и гони в Городню... если по пути нехристи не перехватят.

Они вышли.

Христос всё ещё бросался возле стены. В глазок врат увидел лицо Магдалины.

— Не отворяют!

— Беги, — голос его одичал. — Бей, грохай, руки разбей — достучись!

Вновь начал яростно дёргать веревку колокола.

Между беглецами и всадниками всё ещё было рас­стояние. Христос не знал, что они были уверены в том, что врата не откроют, и потому не спешили. Да и лезть на рожон не хотелось: Тумаш и ещё пара апостолов иногда останавливались и бросали во всадников камни.

Но дверь не открывали, а он уже видел не только лица своих, но и лица крымчаков, преимущественнее широкие и мускулистые, горбоносые, с ощеренными пастями. Шеломы-мисюрки, малахаи, халаты поверх кольчуг, челноки стремян.

Ноздри его уже ловили даже запах врага: дикий чужой, смесь полыни, бараньего жира, пряностей, потa и ещё чего-то.

— И-ги-ги! И-ги-ги!

И вдруг он всем нутром понял: не откроют. Убоя­лись или намерение такое, чёрт его знает, для чего. Те­перь и самому не вскочишь. И, стало быть, все попали в капкан, и он тоже. Колодка на шее, цепи, аркан, путь в Кафу. Вот и конец твой, лже-Христос. И нечего с надеж­дой смотреть на небо — не поможет.

Запыхавшиеся, красные от напряжения лица с ди­ким выражением ужаса были уже близко. Даже если бы они начали подсаживать людей — прежде всего жен­щин — на стену, они успели бы подсобить от силы трем-четырём. И, значит, схватят и Тумаша, и Иуду, и всех, и его. Бедных не выкупят. Рабство. Бич.

Он осмотрел стену, и внезапно что-то мелькнуло в его глазах: «А может, и вскочишь?»

Христос побежал навстречу беглецам. Увидел, что в глазах некоторых бешеное удивление. Но он не бежал долго. Саженях в десяти он повернулся и, набирая скорость, помчался к стене.

— Так! — хрипато крикнул Тумаш. — Так! Лишь бы не плен.

Он подумал, что Христос хочет разбить голову о камни. Но тот не думал об этом. Разогнавшись, он, ногами вперёд, прыгнул на стену и, воспользовавшись инерцией сделав на стене два шага, вскинул руки, схватил-таки пальцами острый верхний край её, срывая ногги, надсаживая живот, извиваясь подтянулся и с нечеловеческой силой, силой отчаяния и безысходности, вскинул таки одну ногу, а потом и сам сел верхом на замшелые камни. Упал головою на верх забрала во внезапном страшном бессилии.

Сверху увидел лицо Раввуни, его протянутые руки, в которых были радость за него и одновременно безмерное отчаяние.

В это время татарва настигла и схватила Яна Зеведеева и Фому. Христос не понимал, почему так. Ян был же­ноподобен, это да. Но Фома? Лишь потом он догадался, что в этих неверных сумерках не было времени рассматривать. Кроме того, крымчаки, по глупости и неосве­домлённости, не смогли отличить белых ряс монахинь от полотняных, грязно-белых апостольских хитонов.

Апостолов тащили к коням. Потом начали взлетать арканы. Стали хватать женщин. Слышался визг, крики, топтание коней, чужая перебранка.

— Я те лапну! — Фома опустил оглушительную оплеуху. — Я те лапну дворянина!!!

— Караул!

— Вот это бабы! — кричал крымчак. — Очынь вы-лыкы бабы. Этих хватай.

— Иги-ги! Иги-ги!

С кряканьем, словно дрова рубил, молотил Пилип. Но вокруг всё больше группировалась конная вонючая толпа.

Никто из беглецов не смог бы вскочить на стену: слишком были обессилевшие. Но Христос и не думал о спасении одного себя. Нужна была, может, одна лишь минута, чтобы чего-нибудь... А, чёрт!

Над Иудой со свистом взлетел аркан. Захватил за глотку.

— Христос!!! — в отчаянии, с перехваченным дыханием, лишь и успел крикнуть несчастный.

И тогда Христос встал на ноги.

...Игуменья и Пархвер, которые тащили скручен­ную Анею к вратам внутренней стены, остановились, услышав этот крик.

— Ч-чёрт, что такое? — спросил богатырь.

Лицо Анеи было изнурённым и безучастным. Она смотрела в землю. Она слышала визг и крики и понима­ла всё. Игуменья постаралась ещё позавчера открыть ей глаза на судьбу, поджидавшую её.

— Так открывай дверь, — шёпотом сказал Пархвер.