Христос приземлился в Городне (Евангелие от Иуды)

Остановились на самой вершине пригорка. Спу­скаться вниз не стоило. С высоты ещё издалека можно было заметить приближение орды и убежать. Лес, в ко­торый должны были они свернуть, чтобы пробиться на север, был — рукой подать. Туда они и поскачут, если появится опасность.

Перед ними была ложбина. По ней вела, довольно близко приближаясь к гряде пригорков, просёлочная до­рога. На юге, где могла быть опасность, дорога выныри­вала из пущи в каких-то там пятистах саженях: времени, чтобы убежать, хватит по горло.

Магдалину сняли с коня, но привести её в сознание никак не удавалось. Потрясение было таким сильным, что обморок её перешёл в глубокий, беспробудный сон. Дули в нос, слегка хлопали по щекам — ничего не помо­гало. Юрась приказал бросить. Очнется.

Поставили на стражу Иуду, а сами раскинулись в траве, чтобы хоть немного отдохнуть самим да, может, хоть на минуту вздремнуть после бессонной ночи. Постепенно все умолкли. Задремал и Христос.

Снилось ему, что плыла от горизонта какая-то неясная масса. Потом она приблизилась, и он с удивлением увидел, что это люди в чистых белых одеждах. Они шли то пооди­ночке, то по двое, а то и довольно большими группками, но не в толпе, потому что между ними плыло бесконечное море животных. Люди вежливо разговаривали между со­бою, но удивляло не это, не отсутствие гнева, зависти, нерв­ной вражды, а иное. В веренице шли рядом весёлые, улыб­чивые волки и смотрели солнечными собачьими глазами на кокетливых оленей и махали им хвостами. У обочины собака играла с кошкой: делала вид, что идёт сторонкой, по своему делу, а потом бросалась, хватала за задницу и мягко «жевала». Кошка, лёжа на спине, вяло, мягкими лапами, отбивалась. Шли ягнята и львы. Последних он сразу узнал. Совсем будто в книгах. Весьма похожи на собак.

Долетали топот ног, блеяние, какой-то непонятный скрип.

А люди шли и дружелюбно поднимали к нему руку в знак приветствия, и смеялись. У них были удивительно светлые лица, совсем не такие, какие приходилось видеть до сих пор. Не ангелы. У ангелов холодные глаза. В этих глазах была любовь, а в жилах — горячее течение крови.

Он страшно любил их. В эту минуту он страшно лю­бил их. Такими нельзя было владеть, таких нельзя было обманывать. Он очень, он страшно любил их, даже сжи­малось сердце. Он сам удивлялся, как он всем на свете готов жертвовать ради них, ради таких вот.

И ехала на большущем, похожем на собаку, льве Анея. Отчего-то не смотрела на него, и он испугался, что не заметит, и бросился к ней...

Скрип, голоса и крик животных были не во сне. Он увидел на гребне окаменевшую фигуру Иуды, взглянул и ужаснулся.

Бежала толпа. Обессилевшая, обезноженная, она, правдивее, хотела бежать, да не могла. Словно в ужасном сне.

Гнали стада: несчастных коров, запыленных овец. Девочка едва переставляла ноги, поддерживая на руках котёнка. Тащили какие-то коляски, толкали тачки со скудным скарбом. Ехали возы и скрипели, скрипели, скрипели.

Грязные, пыльные, многие в лохмотьях. Опять то, что всегда видел до сего времени: боль, гнев, осуждённая покорность, тупость. Возле ног машинально переступают собаки с высунутыми языками. А эти идут, такие всегдашние, такие грязные и некрасивые. Глаза. Тысячи равнодушных глаз.

И всё же в этих больших от страдания глазах было столько человеческого, столько от тех, что у Христа упало сердце. Эти лохмотья, похожие на ненавистный грязный кокон. Какие бабочки прячутся в вас?!

Он смотрел. Многие скользили по нему мучитель­ным взглядом и снова шли.

— Что же ты не дал знать?

— А зачем? — голос у Иуды был суров. — Я сразу увидел, что не татары. Зачем было будить утомлённых? Чтобы посмотрели?

Глаза его почернели. Мрачные глаза.

Проснулись и другие. Тоже подошли. Толпа не об­ращала внимания на людей, расположившихся на при­горке. Редко кто бросал взгляд.

Возможно, море так и проплыло бы мимо них, но в нем шли три старых знакомых Христа, три «слепых» проходимца, и один из них заметил его, толкнул друзей.

— Он, — сказал кто-то из них после раздумья.

— А что, хлопцы, не чешется ли у вас то место, куда он тогда... — второй мошенник почесал задницу.

— Да не было у него, наверно, больше.

— Брось. Ну, не было. Так бояться должен. Уворовать, а доплатить... Ну, как хотите. Я не из милосердных.

Остальные в знак согласия склонили головы. И тог­да мошенник неукротимо и пронзительно завопил:

— Братья в го-ре! Лю-уди! Никто нам не в помощь! Бог лишь один!

— Вот он! — показал второй. — От слепоты излечил меня!

— Он Городню от голода спас!

Люди начали замедлять ход. Кто миновал — огля­дывался назад. Задние напирали... Безумно кричала старуха, державшая за верёвку, намотанную вокруг рогов, корову:

— Торговцев изгнал! Корову вот эту мне дал! Смотрите люди, эту!

— Не надо дальше идти! Он тут! — загорланил кто-то.

— В Городне — слышали?..

Братчик вдруг увидел, что толпа сворачивает с дороги и плывёт к пригоркам. Он слышал крик, но слов разобрать не мог. И лишь потом словно прорезались из общего галдежа отдельные звуки:

— Он! Он! Он!

— Это они чего? — спросил дуралей Якуб. — Бить будут?