Христос приземлился в Городне (Евангелие от Иуды)

— Несчастье помогло. Татары сожгли у нас почти всех баб. Молюсь за них и плачу. Не хотела бы себе счас­тья ценой такою. Но что поделаешь, надо жить. Я найду теперь себе мужа. Дети у меня будут.

И тут она заплакала. От горя за других и от облег­чения за себя.

— Ступай, — согласился он. — Будь счастлива.

И ещё один молодой парень подошел:

— И меня боязливым считали. Бык меня гонял, теперь я доказал. Видишь, трёх пальцев нету. Шрам че­рез лицо. Счастье ты дал мне. Пускай теперь какая девка меня трусишкой наречёт.

— Ступай.

Калека на костылях подошёл:

— И я счастлив. Сквозь слёзы, а счастлив. Отпусти. Мне от тебя ничего больше не надо. У нас теперь все, кто не убит, — калеки. Я не хуже других. Будет дом, жена, дети. Есть зерно и хлеб.

И иные звучали голоса:

— Конь у меня. Татарский. Первый. Руки к сохе тянутся.

— А если не отпущу?

— Останусь. Слово даю.

— Ступай, — мрачно, но твёрдо молвил Юрась.

Расплывалась толпа.

— У меня пана убили. Теперь только и живи.

— Хлеб.

— Счастье, счастье дал нам.

Наконец люди с возками и косами расплылись. Христос был у врат один, и лишь далеко за его спиною находилась толпа мещан. Молча. Христос же стоял и смо­трел, как люди точками исчезали в полях.

Он любил их. Он не имел права задерживать дело жизни.

...Именно поэтому на стены всё время тащили камни, дрова и смолу.

Глава XLIV

ПОСЛЕДНЯЯ ВЕЧЕРЯ

Яд аспидов на губах их.

Послание к Римлянам, 3:13

В тот вечер он шёл по улицам с Анеей, Раввуни и Тумашем. С ним шли ещё седоусый, молодой, дударь, Вус, Зенон и Вестун. На ходу он отдавал последние в этот день приказания. Было ещё довольно рано, даже первая звезда не засветилась в высоте.

— Ты, Кирик, и ты, Зенон, ступайте сейчас на стены. Проверьте ещё раз всех.

Кузнец бросил ястребиный взгляд.

— Хорошо, — послушался, отставая.

— А ты, Вус, эту ночь не поспи. Черёд твой. Днём отоспишься. Бери дударя, «браточку», да полезай на ко­локольню Доминикан. Следите, хлопцы, сурьмите, хлоп­цы, орите, хлопцы.

Здоровяк Браточка забросил дуду за плечо:

— Так, браточка, отчего ж. Ночь оно между тем лунная будет.

Златорукий и дударь свернули.

— Турай где? — спросил Христос.

— Старик в мечной. Работают. А молодой с Клеоником к девкам, видно, на посиделки пошли. Клеоника Фаустина ждёт, Марку...

— Хорошо, — засмеялся Христос. — Ах, как хоро­шо, прекрасно как!

— Ничего нету прекрасного, — вздохнул седоусый. — Разленились. Спокойствие. Словно и не волки вокруг.

Возле предмостной площади люди водили вокруг костра хоровод. Слышался смех.

Сидит, сидит ящер

В ореховом кусте.

Христос засмеялся:

— Мрачный ты человек. Ну что тебе в этом? Взгляни — вон стража на стенах. Врата охраняются — мышь не проскочит.

— А я тебе говорю — спят слишком спокойно. Кровати греют.

— Пускай спят до нападения.

— А ты подумай, как наши попы из окружённого города убежали?

Лицо Юрася вытянулось. Он всё не мог привыкнуть к подозрительности.

— Ч-чёрт! А может, они и не убегали? Нужно завтра обыскать и замок, и богатые дома.

— Нужно, брат. Что и говорю.

Навстречу им шёл с факелом патруль. Разминулся с ними у самого дома, отведенного Братчику — неболь­шой хатки на углу Росстани и Малой Скидельской.

— А мне почему-то страшно за тебя, — неожиданно прошептала Анея.

— Замолчи, — буркнул Тумаш.

— Вечно этих бабских глупостей... — загорячился Иуда. — Вот дом. И холодно. Шла бы ты туда. И у нас-таки дела. И он придёт.

— Ступайте, хлопцы. Я вас догоню.

Они остались вдвоём. Как раз в этот момент замерла над городом первая звезда. То белая, то синяя, то радужная.

— Никуда от тебя не хочу, — заговорил он. — И в рай не хочу. Лишь бы тут. С тобою.

— И я...

— А я кто?

— Бывший мошенник. Наилучший в мире мошен­ник. И пускай даже не можешь сказать им это. Все равно.

— Поздно. Не поверят. Да и не всё ли равно?

— ...С Богом было бы хуже. Боже мой, эти две не­дели! Словно вся я — ты.

— И я. Раньше казалось — мне мало земли. Теперь я мир благословляю, что ничего у меня нет, кроме неё, кроме тебя.

Он весь приник, прижался к ней. И так они стоя­ли, неуловимо покачиваясь, под этим небом, которое всё сильнее и сильнее расцветало звёздами.

Враги между тем были не так далеко, как думали в свободном городе. К сожалению, пословица: «Я тебя на три сажени вижу» — оставалась всего лишь пословицей. Если бы Юрась владел таким качеством и мог пробить взглядом слой земли и каменную облицовку подземного хода — он бы увидел зрелище, которое повергло бы его в ужас.

Увидел бы он, что в том месте, где подземный ход образовывал небольшую пещеру и расходился на не­сколько ходов — к замку, к ратуше, к деревянному, с га­лереями, лямусу на Рыбном рынке, — стоит и ожидает молчаливая гурьба, отчасти в латах. Волковысское подкрепление.

Стояли Лотр, Болванович, грубый Комар, Жаба, Корнила с Пархвером. А за ними, в тусклом свете нескольких факелов, мерцала медь шлемов и сталь мечей. Лотр отдавал последние приказы:

— Будете резать. Без гаму. Наскоком.

— Ясно, — заворчал Комар. — Игра наша не зада­лась. Так тут уж — карты под стол да по зэмбам.

— И ты, Корнила, пойдешь и схватишь его и при­ведешь в цепях.