Христос приземлился в Городне (Евангелие от Иуды)

Босяцкий подсказал и то, как снять с церкви боль­шую часть её вины за кару смертью. Во Франции в подоб­ных случаях церковь отдаёт преступника в руки прево. Братчика после осуждения тоже надо было отдать для исполнения приговора в руки городской рады, в руки бургомистра Юстина. Пускай пачкается он.

Когда он келейно решил этот вопрос с Лотром, тот даже пожалел, что член ордена, которому поручено дело веры, с таким лёгким сердцем собирается бросить тот ор­ден. Иронизировал:

— Ну, какой ты будешь рыцарь Иисуса? Неизвестно какой! А тут ведь ты на своём месте. И не возлюбят ведь тебя твои нынешние братья. Изменник, скажут. Увидел, что первенство теперь не наше, да и перекинулся.

— Наплевать. Я живу ради будущего. — И вдруг Лотр увидел, как помрачнели всегда спокойные и даже благожелательные глаза Босяцкого: был в них теперь ка­кой-то осуждённый, равнодушный холод, словно человек воскрес из могилы. — Живу... А наконец, живу ли? Что-то говорит мне, что могу умереть. И надо ли что-нибудь делать, если тут совершилось такое? Этот лже-Христос — предупреждение. Не может быть будущего, если по это­му свету шляется такая сволочь, как Братчик.

— Ну-ну, — не на шутку перепуганный, сказал Лотр, — успокойся.

— Я спокоен.

И, однако, он не был спокоен. Что-то случилось с ду­шами людей. Никогда он не видел такой непоколебимой закоренелости. Мечник Гиав Турай, двадцать часов про­висев на дыбе, беспрестанно не читал, а скорее выкрики­вал — от нестерпимой боли — соблазнительные места из писания (дорого дала бы святая служба и вообще церковь, чтобы их там не было), целые куски из посланий искрен­них отцов церкви (лучше бы и этих посланий не было, ибо они изобличали рясофорных), а также из очевидно еретических книг. Начитан был в делах веры да ереси.

Стоило закрыть глаза, и вот: подземелье, дыба, на ней висит нагой, неестественно вытянутый — носки ног повёрнуты друг к другу, — до синевы чёрный человек и в мерцании огня выкрикивает страшное послание кёльнского архиепископа Готье к папе Николаю, букварь ереси для многих людей — от Саламанки и аж до грани­цы княжества Белорусско-Литовского. Ереси, несмотря на то, что Готье искренне и догматически верил.

...Огонь. Человек, висящий десять часов. Крик.

— Судишь? Каким правом?! Правом большинства, правом рады?! Рада твоя состоит из таких же продажных, развращённых людей, как и ты сам... Тиран трусливый, носишь имя раба рабов и пользуешься изменой, доно­сами, применяешь золото и сталь, чтобы быть паном панов... Как ты назовёшь клир, курящий фимиам твоему могуществу, воспевающий твою власть? Как ты назовёшь этих медноголовых... этих отродий ада, у которых сердца из металла, а чресла из грязи Содома и Гоморры? Эти служки созданы, чтобы ползать перед тобою. Имя тебе — Сатана.

Выкрикивал... Выкрикивал... Крики эти ночью стояли в ушах.

...Перед тем как карать смертью людей — карали колокола. Заменили другим колокол на доминиканской звоннице, притащили его на Старый рынок, где лежал уже низринутый городской колокол, и раскалёнными щипцами вырвали обоим языки, чтобы не кричали о тре­воге. Не в набат надо бить, если в город, пускай себе и под покровом ночи, входит законный хозяин, святая вера.

Большую Зофею языка не лишили, но хвостали за­пачканными в навоз плетьми. Люди, глядя на это, сжи­мали кулаки от унижения.

Молчали колокола. К словам Рабле «город без ко­локолов... корова без бубенчика» стоило было бы при­бавить: «Волки вокруг, и не придёт хозяин».

Люди ежеминутно ожидали ареста. Население го­рода уменьшилось наполовину. Кто был убит, кто ждал смерти в подземельях, кто сидел в каменоломнях или убе­жал. Некоторые искали права убежища в храмах. И заско­чившие в костёлы получили его, право умирать от голода и жажды. А спрятавшихся в православных церквях выдали и всех поголовно, вместе с сидевшими в подземельях, распяли вдоль дорог и повесили за рёбра. От одного рас­пятия к другому. Деревянных путали с живыми.

Гиав Турай, когда-то почти фанатик, висел повешенным за ребро, плевал на имя Бога и, мучаясь в пред­смертных страданиях, кричал:

— Земля моя! Несчастная! Сколько веков! Сколько веков тебе терпеть! Сколько веков можно терпеть!

Так он кричал, пока не умер. Все умерли.

И случилось так, как когда-то в Риме, в понтифи­кат Бенедикта Восьмого. Несколько дней землетрясение трясло Рим, и тогда решили, что в этом виновны рим­ские евреи и немногочисленные мусульмане с право­славными. Их всех уничтожили, и летописец записал: «После наказания их смертью ветер утих и земля не испытывала больше ужасных колебаний, ранее сотрясавших Святой город».

Может, и так. Историки не ошибаются. А может, земля просто устала сотрясаться. Нельзя всё время сотрясаться. Сколько можно!

Во всяком случае, после всего произошедшего зем­ля Городни также перестала сотрясаться и издавать под­земные толчки. Эшафоты помогали и в первом и во вто­ром случаях. Город был усмирён. Город молчал. Пришёл черед Христа.

Глава LIV

СИНЕДРИОН