И вот появилась перед глазами Братчика та земля, по которой он ходил и с которой пришёл. Он узнал некоторые старые здания, старательно ухоженные, ненарушимо сохранённые людьми. И земля эта была прекрасной, как и тогда, но вместо хат, похожих на хлева, возникли строения из смолистой сосны и камня, и новая повсюду бурлила жизнь. Земля была красивее всего, что он видел сквозь облака. Огромные коровы, которых никто не убивал, мирно жевали жвачку и пахли молоком. Кони, которых никто не бил, ходили по густо-зелёным заливным лугам и смотрели на мир человеческими глазами. Люди, которых никто не обманывал, не грабил и не обижал, работали на полях и пели.
Города были — чудо совершенства, и даже среди полей кое-где стояли голубые, удивительной красоты замки и башни.
Ободранная и несчастная при нём, ограбленная воеводами и войтами и хищными набегами чужаков, она сейчас распростиралась перед ним в нетленном сиянии вечной красы. Мудрая, трудолюбивая, богатая, возлюбленная. Родина!
И звучали на ней песни, и долетали с неё голоса. Звучал, как музыка, нежный и твёрдый, прекрасный, вечный, бессмертный белорусский язык.
И мужицкий Христос заплакал. И слёзы покатились по его щекам. А над ним легковесно, с разлёта вращаясь через голову, звонили, мелодически смеялись, ликовали колокола.
Прямо над головою человека, который спал и плакал во сне, прозвучал дикий удар в сторону ленивого и нерушимого замкового колокола. Звериное рычание, рёв истязаемого демона. Содрогнулась земля.
Ещё удар... Ещё... Ещё...
Глава LVIII
«РАСПНИ ЕГО!»
Слушая сие, они рвались сердцами своими и скрежетали на него зубами
Деяния, 7:54
Убитым лежит среди поля
Вожак этой рати — Христос.
Генри Лонгфелло
Ревели колокола. На улицах густо шевелился народ. Небо было синим и необычайно знойным для сентября, с грозовыми тучами на горизонте. Казалось, что на короткое время возвратился июль. Над Неманом, над Замковой горой, над Зитхальным холмом, над всей Городней плыли и плыли серебряные нити паутины.
Комедию хорошо организовали и только что не отрепетировали. Кашпар Бекеш, лишь два дня назад приехавший из деревни и не видевший всего, что происходило в Городне, расспросив о событиях и понаблюдав за подготовкою, только и сказал:
— Стараются. Из кожи вон лезут. Это ведь позор, если получится хуже, чем в Иерусалиме когда-то. Так там дикари были, а тут... просто мерзавцы.
Святая служба действительно лезла из кожи. Ещё утром Юрася привезли из тюрьмы рады на Подол, на берег Немана. Именно отсюда он должен был подниматься Взвозом к замку, на Воздыхальню. По всему этому пути двумя цепями стояла закованная в сталь стража. Людей в лохмотьях повсюду оттеснили подальше, к стенам домов, во дворы и в ниши. За спинами латников стояли люди, разубранные в аксамит и дорогой фелендиш, буркатель и парчу. Сверкали богатое оружие, радужные пояса, перчатки тонкой кожи, сафьян обуви.
И это было хорошо. Надо было показать всем такой взрыв народного гнева, чтобы стало ясно: повторения Христовой истории в Городне не будет.
Для Христа сколотили огромный сосновый крест, который он должен был затащить на Зитхальню. Он обязан был идти первым, и с ним лишь два стражника с кордами при бедре, с бичами в руках. Остальные участники процессии должны были идти саженях в пятидесяти за ними, словно давая понять, что на более близком расстоянии даже дыхание осуждённого может осквернить.
Первыми в этой процессии шли дети невинного возраста, наряженные ангелами; белые, полупрозрачные одежды, наплоённые волосы, крылья из радужного материала и восковые свечи в руках. За ними — пятьдесят девушек из богатых семей, также в белом и также со свечами. Они должны были всю дорогу петь отправные молитвы. За девушками шли монахи, одетые в белые и чёрные саваны с дырками, прорезанными на месте глаз, а за ними шагали латники.
Высшее духовенство должно было выйти процессией навстречу уже возле самой Воздыхальни.
Тронулись с места часов в девять утра, но было уже нестерпимо жарко. Весь предыдущий день и всю ночь созревала, видимо, да так и не вызрела гроза. Пыль столбом поднималась под ногами, невидимыми были в свете солнца огоньки над воском свечей, блестела сталь и медь, колыхались кресты в руках монахов, ангельскими голосами пели отправные молитвы девственницы.
Прочитали от имени суда приговор, в котором говорилось об издевательстве над церковью и о покушении названного Христа на истинную веру, о том, что названного Христа магистрат, которому церковь того Христа отдала, приговорил (при одном возражавшем, бургомистре Юстине) покарать, с лживым своим крестом, милосердно и без пролития крови.
Латник хлестнул Юрася бичом, чтобы лучше запомнил.
— Ясно, — отозвался тот, вскидывая на плечо тяжёлый крест. — Чего бы они ещё пролили? Кровь они выпили давно, и из меня, и из людей.
И пошёл по Взвозу вверх. Очень-очень медленно. Тяжело было, да и спешить не было причины.