Христос приземлился в Городне (Евангелие от Иуды)

Вертел крест, бил им с замаха и уколом, подсекал его точь-в-точь под занесённое для удара древко гизавры, и древко ломалось, как соломинка. Рядом с ним действовали и остальные, — Акила с разворотом бросал воинов от себя, — но все смотрели лишь на человека с крестом.

Уже скрутили всех остальных, уже свалили даже Богдана, который рвался к фургону за саблей, а Братчик всё ещё вертелся между нападавшими, рычал, совершал ложные выпады, бил крестом, ногами, головой. В конце концов, кто-то бросил ему под ноги петлю, и он, не за­метив, отступил и стал одной ногою в неё. Верёвку дёрнули, она свистнула, и человек тяжело грохнулся всем телом на крест.

Несколько минут над ним ещё шевелилась человечья куча. Потом всё утихло.

Схваченных потащили по рынку к замковому мосту.

Как удар грома, упала за ними решётка врат.

...Толпа молчала. На площади всё ещё царило недоразумение. Пользуясь им, крестному ходу удалось ущемиться между противниками и постепенно начать давить на них и разводить гурьбы всё дальше и дальше друг от друга. Только что произошло такое странное, что драться уже не хотелось, а хотелось обсуждать. Да и редко кто вознамерился бы лезть на врага через кресты, хоругви и помосты со статуями. Ненароком ещё святых оскорбишь.

Народ постепенно начал расходиться. Редели и расплывались толпы. Только что это были два кулака. Теперь — две руки с разжатыми пальцами.

— Это что же было? — в недоразумении спросил Зенон.

Дударь и Вестун пожали плечами. Мечник Турай плюнул.

— Самозванцы, — брезгливо молвил Клеоник. — А дрянь это, хлопцы.

— Ну вот, эту дрянь сейчас потеребят, — слегка будто бы нескладно произнёс бургомистр.

— Потеребят, — согласился хлебник. — Там, брат­цы, такие железные раки водятся! Клешни — о-го-го!

Клеоник брезгливо поморщился.

— Такие раки повсюду есть. Да только самая что ни есть свинья может этому радоваться да этим и по­хваляться. Не тот палач, кто бьёт, а тот, кто, наказывая, куражится.

— Покажут им, покажут, — бубнил хлебник.

И вдруг рыбник засмеялся. Увидел, что толпа уж со­всем редкая и что нападение на рынок удалось отразить.

— Что? Вот вам и бунт. Это вам не при короле Александре, который вас, белорусцев, любил, Городню и Вильно любил. Королю нашему имя Жигимонт!

— А ты не белорусец? — спросил Марко.

— А ты проверь, — на том же языке, что и Турай, ответил хлебник. — Посмотри рыси под хвост.

— Так кто тогда?

— А кто придёт в город, чья сила — того и я, тот и я.

Из замковых врат вырвался гонец. Подлетел к толпе, свечкою поднял коня. Железная перчатка взвилась вверх.

— Радцы-господа... В замок ступайте... Суд будет... Все лавные, и церковные и замковые, имеющие отноше­ние к суду, пускай идут.

Оставили свою золотую гурьбу несколько человек в ризах. Поскакал к вратам войт. Начали собираться и ратманы.

Двое радцев пошли последними. Лишь теперь ста­ло видно, что пьяны, как сучка в бочке с пивом. Один даже посреди площади стал на четвереньки. Из-за отво­рённого окошка одного из домов зазвенел внезапно дет­ский голосок:

— Матушка, они что? Ма, они не умеют? Мамка, они недавно с карачек встали?

И ответил утомлённый женский голос:

— Ради хлеба, как, скажем, твоя сучка, чего не сде­лает, сынок. Они — с карачек встали. Свинья — на коня воссела.

Толпа захохотала. Гонец налился багрянцем, начал горячить коня, пустил его на людей. Но те всё ещё смея­лись. И тогда гонец злобно бросил:

— Не слышали, думаете, как вы пришествие Христово звали? У нас повсюду уши, мякинные вы головы. Так вот, ни с того ни с сего, Христа захотели. Да вам больше нужны корчма, нагайка да тюрьмы для воров. А «Христа» вашего сейчас — порсь!

Провёл ребром ладони по глотке. Снова поднял коня, повернул, пустил вскачь.

И напрасно. Так как после его слов над людским скопищем повисла ошеломляющая тишина. Тяжело, ви­димо, шевелились мысли за запутанными волосами, сви­савшими на лбы. Но зато эти мысли были похожи.

— Хлопцы, — вдруг подал кто-то голос, — это ведь он чего такого сказал?

Вестун обвёл глазами Росстань. Кое-где молча стояли кучки ремесленников. Богатые отчасти разошлись: нече­го было тут делать.

У кузнеца осекся голос, когда он тихо произнёс:

— Христа?

— За палачом поехал гонец, — мрачно уточнил Гиав Турай.

Повисло молчание.

— Слушайте, — сказал внезапно Зенон, — а может, и действительно Христа? Может, это они Христа взяли?

Вус рассматривал золотые ладони, словно впервые их видел.

— Напрасно над холстиной смеялись, — объяснил он. — Апостолы, холера на них, так и ходили.

— И поистине, рядно, — вздохнула какая-то бабуля. — Грубое. Я уж знаю. Сколько той холстины руки мои выткали. Грубая. Апостольская.

Клеоник и Марко иронически смотрели на всё это раздумье.

— Это значит, и мы такие же апостолы, — съязвил Марко.

— Не плети, — оборвал его старый Турай.

Люди думали. Люди медлили расходиться, хотя оставалось их на площади Росстань совсем мало.

Молчали.

Глава VII

КЛЮЧИ АДА И СМЕРТИ

И живой; и был мертв, и се, жив во веки веков, аминь; и имею ключи ада и смерти.

Откровение, 1:18

Lasciate ogni speranza.

Данте