Христос приземлился в Городне (Евангелие от Иуды)

— Я, брат, человека знаю до последнего, — рассуж­дал палач. — Как никто больше. Работа у меня стародав­няя, честная, почётная. Со всеми великими людьми, уж не говоря обо всех умных, знаком.

И вдруг гонец снова увидел на лице палача разоча­рование и меланхолию.

— Но работа у меня неблагодарная. Торговец, ска­жем, угодит покупателю — ему руки пожимают, в следую­щий раз к нему придут. А ко мне? Лекарю от того, кто выздоровеет, — подарки. — Палач всхлипнул. — А я ста­раюсь, ночей не сплю ради общей, ради общественной пользы, а мне — ну хоть бы что. Отцы церкви, конечно, не в счёт, их можно не принимать во внимание. Но ничего я так не хочу, как человеческой благодарности. Мне — от людей бы спасибо. Ну, сказал бы хоть один: вот, братец, здорово ты с меня голову снёс. Я просто теперича на седь­мом небе. Ан нет... Сегодня хотя кого? Чего это весь си­недрион собрался?

— Христа с апостолами смертью карать.

Палач остановил коня.

— Шутишь, что ли?

— Да нет, правда.

— Б-батюшки, — глухим голосом воскликнул па­лач. — О-ой!

— Что, не любишь?

— Да нет... Нет! Случай какой редкий! Счастье, счастье какое привалило!

Палач задумчиво улыбнулся солнцу и жаворонкам. Всадники приближались к вратам в валу.

— Личину опусти.

— Не личину, а забрало... Для борьбы за справедли­вость. — Палач опустил красную маску. — Господи мой Боже, счастье какое. Слушай, неужели община не побла­годарит, не отметит моего труда, долгого моего труда? И он... Слушай, ему ведь всё равно воскресать — может, и похвалит.

— А может...

— Побыстрее, братец, побыстрее.

Они пустили коней вскачь.

...Когда они проезжали через Росстань, редкие люди бывшей толпы ещё оставались на площади. Cтояли возле ратуши, молчали. И молчание стало ещё более пасмурным, когда увидели всадника в красной маске.

— Поскакали, — отметил Зенон, увидев палача и гонца.

— Поскакали, — Гиав строгал мечной заготовкой щепочку.

Марко и Клеоник играли в кости. Ничего не сказа­ли, лишь мрачно проследили за всадниками.

— Если бы самозванец — они бы так быстро за пала­чом не поскакали, не повезли, — промолвил дударь.

— Ясно, — жестоко бросил Кирик. — Обмишули­лись мы. На наших глазах второй раз Христа взяли, а мы дали им взять. Последнюю нашу защиту перед мытаря­ми. Жаль.

— Брось чепуху городить, голова, — улыбнулся Клеоник. — Просто человек. Люди. Потому и жаль.

Кузнец уже почти кипел:

— Раз хватают, раз сразу за палачом да на каразнь — стало быть, это не просто люди.

Вус смотрел на мир мрачными глазами сквозь бле­стящие золотые пальцы.

— К нам пришёл. Знал, что плохо.

— Чтобы нас защитить, пришёл, — ещё возвысил голос Вестун. — Чтобы город свой защитить. От голода, от их чумы, от податей, от монахов. Сам Христос! Так что, дадим?!

И внезапно он вскочил. Обвёл глазами безлюдную площадь, ослепительные под солнцем стены, затворен­ные от жары ставни.

— Эй, люди!

Площадь молчала.

— Люди! — гаркнул во весь голос Кирик. — Убий­ство! Христос пришёл в Городню!

Глава IX

ДНО ПРЕИСПОДНЕЙ

Помысли, мог ли я невлажным глазом

Взирать вблизи на образ наш земной,

Так свёрнутый, что плач очей печальный

Меж ягодиц струился бороздой?!

Данте

Где ты, беда, народилась,

Что за меня уцепилась?

Песня

Они стояли в большом судном зале, только теперь не у двери, а у возвышения, на котором высился стол. Никого больше сегодня в зале не было: слишком важным было дело, чтобы допустить кого-либо из посторонних, пускай себе и богатых людей.

Только эти тринадцать с мерцающими отпечатка­ми пламени на лицах (перед ними стояла жаровня, и от ее огня, казалось, были розовыми хитоны из рядна и кро­вавыми лица). Да ещё стража (латы их от отблесков на­ливались краснотой, дрожали и словно плавились). Да ещё палач со скрещёнными на груди, голыми по локоть руками возле двери в пыточную.

Да ещё, высоко за столом, весь большой городенский синедрион. Войт Жаба от замкового и магистрат­ского суда, один в двух ипостасях; Юстин и радцы — от магистрата, радецкого и лавничьего суда; Болванович с четырьмя безликими попами и Лотр с Комаром и Бо­сяцким — от суда духовного.

Иосия показал глазами Братчику на конец дыбы. Что­бы длиннее был рычаг, конец этот просунули в отверстие возле двери пыточной: правосудие напомнило подсуди­мым, что оно такое, намекнуло, какое оно, приподняло с на­стоящего своего лица краешек важной и красивой маски.

Плутовское лицо Юрася искривилось. Он вздохнул.

— Зал человековедения, — прошептал иудей.

Братчик невесело улыбнулся.

— Тут признаются в том, чего не совершали, — ска­зал Иосия.

— Ну, это не новость, — одними губами вымолвил Братчик.

Упал удар молота.

— Так вот, — начал Лотр. — Что заставило вас, отвратительные еретики, имя Христа, Господа Бога нашего и апостолов его себе приписать и присвоить?

— Мы лицедеи, — с уксусной улыбкой ответу лысый Мирон Жернокрут. — Правдивее, я лицедей. Их я просто взял в друзья. Остальные, бывшие мои друзья, изгнали меня.

— Вместе с фургоном? — спросил Босяцкий.

Молчание.

— Хорошо, — продолжал Лотр. — А что заставило вас, несчастные, пойти с ним? Ну, вот хоть бы ты, мордастый? Как тебя?..