Христос приземлился в Городне (Евангелие от Иуды)

Молодой белёсый мордач испуганно заморгал глазами.

— Хлеб.

Синедрион даже не переглянулся. Но каждому словно стукнуло в сердце. Эти дни... Суд над мышами.. Избитие хлебника... Сегодняшняя анафема... Побоище на Росстани... Возможно, заговор... Всеобщее недовольство... И тут ещё эти.

— Хлеб? — с особенной значительностью спросил Комар.

У Братчика что-то словно застонало, замерло внутри. Сначала Пархвер показал им тайну Железного Волка ко­торая, возможно, могла спасти короля от нападения. Теперь им задали этот вопрос. Он понял, что спасения нет и что знает это он один.

Юрась покосился на остальных. Зрелище, известно, не из лучших. Рядно, кожаные поршни, спутанные волосы. Морды людей, добывающих ежедневный кусок хлеба мошенничеством и обманом.

— Жернокрут брешет, — провозгласил он, — они пристали ко мне. Мы, конечно, немного жульничали, но мы не сделали ничего плохого. И даже если мы coвершили неизвестное нам преступление — ответ мой.

Лотр смотрел на него испытующе. Высокий, весьма хорошо сложенный, волосы золотые, а лицо какое-то смешное, густые брови, глаза неестественно и прозрачные, фигура мятая. Чёрт знает, что за человек

— Ты кто? Откуда?

— Юрась Братчик из Пьяного Двора. Починок Пья­ный Двор.

— Проследи там, — обратился Лотр к господину земскому писарю.

Писарь зашелестел большущими листами кожаной книги. Это был «Большой чертёж Княжества». Кардинал смотрел в глаза человеку. Глаза не моргали. Наоборот, Лотр внезапно почувствовал, что из них что-то словно льётся и смягчает его гнев и его твёрдую решительность. Не могло быть сомнения — этот запыленный проходи­мец, этот каналья, торгующий собственным мошенниче­ством, будто бы делал его, кардинала, добрее.

Лотр отвёл глаза.

— Нет такого починка Пьяный Двор, — испуганно сообщил писарь.

— Ну? — спросил Лотр.

— Правильно. Нету. Теперь его нету. И жителей нету, — уточнил Юрась.

— Ну-ну, — вспыхнул Комар. — Ты тут на наших душах не играй. Татары, что ли, побили?

— Татары, только не обрезанные. Не раскосые. Не в чалмах.

Босяцкий сузил глаза.

— Ясно. Не крути. Почему нет ни в чертеже, ни в писцовых книгах?

— И не могло быть.

«Ясно, — подумал Юстин. — Пошли, видимо, в лес, расчистили починок, да и жили. А потом появились... та­тары... и побили. За что? А Бог его знает, за что. Может, от поборов убежали люди? А может, сектанты. Веру свою еретическую спасали. И за то и за другое выбить могли».

— Лядники? — спросил Болванович. — Свободные пахари лесов?

— Не могу наверняка утверждать, — ответил с улыб­кой Братчик. — Мне было семь лет. Я вырос на навозной куче, а возмужал среди волков.

— Так, — уточнил Лотр. — Ты говоришь не как про­столюдин. Читать умеешь?

— Умею.

— Распустили гадов, — буркнул Жаба.

— Где учили?

— В коллегиуме.

«Ясно, — снова подумал Юстин. — Родителей, видимо, выбили, а ребёнка отдали в Божий дом, а потом когда увидели, что не издох, взяли в коллегиум».

Он думал так, но поручиться ни за что не мог. Могло быть так, а могло быть и так, что пройдоха врёт. Может и совсем того Пьяного Двора не было, а этот — королев­ский преступник либо вообще отродье ада.

— В каком коллегиуме?

— Я школяр Мирского коллегиума...

— Коллега! — взревел Жаба. — «Evoe, rex Juppiter...»

Лотр покосился на него. Жаба умолк. Бургомистр Юстин видел, что все, кроме него и писаря, смотрят шко­ляру в глаза. Он не смотрел. Так ему было легче.

Писарь листал другую книгу.

— Нет такого школяра, — сообщил он. — Ни в Мире и ни во всех коллегиумах, приходских школах, бурсах, церковных и иных школах нет такого школяра.

— Так, — объяснил Братчик. — Теперь нету. Я бывший мирский школяр.

Писарь работал, как машина.

— И среди окончивших и получивших...

— Меня выгнали из коллегиума.

Странно, Юстин физически чувствовал, что этот неизвестный врёт. Может, потому, что не смотрел ему в глаза. И ему было странно ещё и то, что верят этому бродяге все остальные.

— За что выгнали? — проснулся епископ Комар.

— За доброжелательность, сострадание и... сомне­ния в вере.

Юстина даже передёрнуло. Верят и допрашивать не будут. Верят, что ты из Пьяного Двора, что ты школяр. Но что ж ты это сейчас сказал? Как с луны свалился, дуралей. Расписался в самом страшном преступлении. Пускай бы тут был папа, Лютер, все отцы всех церквей — для всех их нет ничего хуже этого. Теперь конец. И как он следит за лицами всех.

— Иноверцам, должно быть, сочувствовал? — спро­сил Лотр.

Юрась всё молчал. Смотрел в глаза людей за столом. Одна ненависть была в них. Одно неприятие. Братчик от­вёл глаза. Не на что было надеяться.

— В чём сомневался?

— В святости Лота, господин Лотр. Я читал... Я доволь­но хорошо знаю эту историю. Ангелы напрасно вступились за своего друга. Не надо было поливать нечестивые города огнём. Не стоило спасать единственного праведника. Едва он избежал опасности, как совершил ещё худшее. Повсюду одна мразь. Медленно живут и изменяются люди. Тяжело жить среди них и умирать. Но что поделаешь? Вольны мы появиться в этом мире и в этот час, но не вольны выскочить из них. Каждого зовёт в своё время земля.