Христос приземлился в Городне (Евангелие от Иуды)

— Один из людей меня подобрал, — произнёс иудей. — И к нему я прилепился. Иначе — смерть. Возле синагог меня встретили бы каменьями. Возле чужих по­рогов — непониманием.

— Так, может, ты бы говорил? — спросил Босяцкий.

— Не слушайте его. Он говорит чушь. Ему тяжело говорить, и поэтому он несёт вздор. Не к чему ему было прилепляться. Я ведь такой же изгнанник, как он. Я тоже потерял своё племя... И что это за мир, где одни изгнан­ники чего-то стоят?

Так вот, мы спешили оставить между собой и Слонимом как можно больше стадий. Я радовался, что я не один, и силы мои прибыли.

— Д-да, — промолвил Босяцкий. — Вот как, стало быть, ты приобрёл своего первого апостола, «Христос».

— Под вечер мы пришли с ним на берег Бездонного озера под Слонимом и тут решили заночевать. Голодными, ибо я не надеялся на то, что что-то поймаю своей самодель­ной удой. Озеро было всё прозрачно-красным, гладким, как зеркало. И леса вокруг него были тоже зелёно-оранжевыми.

— Что это он говорит? — удивился Жаба.

— Н-не знаю, — пожал плечами Болванович [5].

— Мы сели на единственном голом холме, заросшем длинной, как косы, травою. Это, видимо, был какой-то могильник, ибо кое-где, продрав земную шкуру, торчали из земли острые камни. Как пирамиды. Только узкие воз­ле земли и длинные, почти в человеческий рост. То пря­мые, а то и наклонённые. Какая с тремя сторонами, а ка­кая и с четырьмя, как кровля четырёхугольной башни.

— Я знаю этот могильник, — ощерился Комар. — Это проклятое место. Это могильник языческих богатырей, оборотней, вурдалаков. Христианину грех смотреть на него и подобно тому, как душу погубить, — сидеть там... Запиши и эту их провинность, писарь [6].

— Не знаю. Нам было там хорошо и спокойно. Закат. Красное озеро. Древние камни. Комарьё толчёт мак.

Мы развели костёр. Я взял нитку и крюк и двинулся к берегу, чтобы поймать что-нибудь. Но как только я подо­шёл к воде, я услышал, что с озера несётся густая ругань, оскорблявшая и озеро, и могилы, и это спокойствие.

...Невдалеке друг от друга стояли два челна. Стояли и, видимо, не могли разъехаться, ибо мерёжи их запутались и сплелись, а как раз в месте сплетения билась большущая рыба. Ей-богу, я ещё не видел такой. Большущий сом са­жени в полторы — если не в две — длиной. Видимо, он за­путался в одну мерёжу, потащил её, наскочил на вторую и спутал их. Сом этот бился, раскрывал широкий рот, чав­кал грибами, шевелил усами и таращил маленькие глаза.

Братчик остановил свой взгляд на Жабе и улыбнул­ся. Весьма хитровато.

— С того времени стоит мне только увидеть жир­ного дурака при исполнении им службы — и мне сразу вспоминается этот сом.

А в челнах бились и таскали друг друга за чубы люди. В одном челне вот эти два брата, а во втором — эти. Тоже братья.

— Довольно, — остановил Братчика Лотр. — Теперь они. Ты кто?

Вперёд выступил заросший человек с коварными глазами забияки и волосами копной, один из тех «римских вояк», деливших возле креста одежду. В одном из уголков рта — презрительная усмешка; табачные глаза недобро бегают. На голове, как во всех курчавых, вошедших в возраст, начинает пробиваться плешь.

— Левон Конавка, — с бахвальством представился человек.

Его сосед, похожий на него, но еще по-юношески тонковатый (да ещё в глазах, вместо щеголянья и нагло­сти, робость), добавил:

— А я ему брат. И ничего мы больше не делали. Мы рыбаки.

Комар, вновь уснувший, внезапно проснулся, спросил:

— По чужим конюшням рыбаки?

И тут выступил вперёд тот, цыганистый, с угольны­ми блестящими глазами, с живым, как у обезьяны, лицом, который так ловко ставил подножки во время стычки.

— По чужим конюшням — это был я. Михал Илияш моя фамилия.

— Ты — потом, — возразил Комар. — Не хлещут — не дрыгай ногами.

— Это я понимаю, — оскалил зубы Михал.

— Н-ну, братья... Так с кем это вы дрались?

Два бывших «эфиопа» вышли и стали рядом с ни­ми. Один, здоровый, как холера, тугой, с плотоядным ртом и сомовьими глазками — настоящий Гаргантюа, — пробасил:

— Я тоже рыбак. Ловлю вырезубов, мирон, а осо­бенно сомов. Это когда их вымочить да смазать их же жи­ром, — он приложил к усам пальцы, — м-м-нм... А фа­милия моя Сила Гарнец... А вот мой негодный братец. Такой нескладный, что двухлетнюю щуку лишь с трудом съест. Звать его Ладысь.

Ладысь Гарнец выступил вперёд. Худой, очень по­хожий на девушку, с длинными рыжевато-золотисты­ми волосами. Рот приоткрыт, как у юродивого, в глазах мудрствование.

— Рыбак. Но в истине ходить хочу. В истине...

— Вы не глядите, что он таков... придурковатый, — толковал Сила. — Он два года в церковной школе учился. Выгнали. Мудрствовать начал, пророчества читать... Ис­портили его там... И сейчас не своими словами говорит, а не может запомнить, в каком отрожке больше рыбы. А это просто... Вот, скажем, возле могильника, там белёзны — ни-ни...

— Достаточно, — сказал Лотр.

— И балабы нет...

— Не рыбу, но будете улавливать человеков, — встрял Ладысь.

— Достаточно. Говори дальше ты, Сила.