Христос приземлился в Городне (Евангелие от Иуды)

— Ну вот, и получилась у нас в тот день с Конавками драка. Конавки ведь тоже рыбаки, но хуже. Сказать, ска­жем, где у нас там клепцы водятся — это им слабина.

— Брешешь, — возразил Левон Конавка.

— Ваше преосвященство, — обратился к Лотру Бо­сяцкий, — пускай бы он и дальше говорил. А то другие непригодны. Один — трусишка. Второй — рыбоед, и, когда говорит, то рыбой несёт. А третий — юродивый не от Господа Бога нашего.

— Вы правы, — согласился кардинал. — Говори ты, старшая конавка.

Левон выступил вперёд и обежал всех глазами, от каких любой подножки можно было ожидать.

РАССКАЗ ЛЕВОНА КОНАВКИ

— Это он брешет всё, этот Сила. Никакого знания у него нетушки. Да и как может быть, если у него голова, как у сома — сами видите, какие глазки, — и когда он только жрёт. Первые рыбаки и на нашем озере — вот я, Левонька, а когда брат в разум войдёт да ума наберётся, так и он будет умнее того сома. И мы всегда пану нашему милостивому, хоть он и не соображает ничего, но, взаправду, как и рабам усердным надлежит, по писанию, больше всего лучшей рыбы приносим. А пан наш не схизматик какой-нибудь, как мы, мужики-дуралеи, бобовые головы, а благородный Доминик Акавитый, и дана ему, за заботливость о вере святой, латинская надпись на щит: «Rex bibendi».

— Этого можно бы и отпустить, — почти умилённо шепнул Лотру Босяцкий. — Лучший материал. Богобояз­ненный человек, панолюбивый и... глупый, хотя и хитрый.

Левон вдруг горделиво вскинул голову: видимо, не выдержал, сорвался, пускай и во вред себе. Хитрые глаз­ки драчуна засветились.

— Кому разбираться среди этого мужичья? Мне двад­цать один... Они все дураки... А у нас в хате сам кроль Алек­сандр двадцать два года назад останавливался и ночевал и всех жильцов её милостью своей крулевской отметил.

— Слышали, что несёт? — шепнул Лотр Босяцкому. — Вот вам и отпустить. Пускай лучше писарь занесёт, кроме богохульства, ещё и оскорбление покойника короля.

— Почему? — шёпотом спросил Болванович. — Могло быть. Он был хороший король. Нас любил. Про­стой. И, между прочим, ни одной бабы, даже из курной хаты, если только возможно было, лаской и приязнью своей не миновал. Это вам не другие. И что удивительно, сами бабы так к нему и липли. Может, поэтому так мало и царствовал.

— Могло-о быть, — передразнил Лотр. — Могло быть, да не тут. Дети их милости сейчас едва девками ин­тересоваться начинают... Сколько лет, как король умер? Ага. А царствовал сколько? Четыре года и восемь меся­цев. Так за сколько лет до его царствования этот оболтус родился? Могло-о бы-ыть.

Левон Конавка понял, что рявкнул лишнее. Табач­ные глазки забегали.

— Так вот в тот вечер мы с этими непохожими, с мужелапами этими подрались. Сила этот как начал кри­чать и дёргать за сеть: «Моя мерёжа!». — «Ты её распутай сначала, тогда увидишь, чья!» — крикнул ему я. Он за ме­рёжу — дёрг! Я тоже — дёрг! Тогда он разворачивается и мне по морде. Даже день золотыми мухами пошёл.

— Это у меня... мухами, — возразил Сила. — Ибо он меня — тоже...

— И тогда этот вот юродивый, пророк-недоучка, Ладысь, оскорбить меня вздумал. «Глаза у тебя, — гово­рит, — в ненадлежащем месте». Я ему тоже — оплеуху. Но он, видимо, побоялся мне ответить. Он Автушка мое­го схватил. А тот ещё в разум не вошёл.

— Он меня схватил, — молвил немного боязливо Автух.

— Слышу — бултых! Это они, значит, в воду упали. Мне смотреть некогда — я с Силой вожусь. Только чувствую — качается чёлн. Братец, стало быть, освободился от того и вылезает. Только потом оттолкнул старшего Гарнца и... В чём дело?.. Младший Гарнец в моём челне сидит... А мой Автушок в Силовом чел­не. Перепутали. Тут Сила, наверно, понял: меня ему не одолеть.

— Это ты понял, — огрызнулся Сила. — Куда кара­сю против линя?

— Я тогда размахнулся да этому его Ладысю — благо он в моём челне — затрещину. Смотрю — Сила глазами закрутил: «Ах, ты моего брата?.. Так — на и твоему», — и как даст Автушку. Тот, бедный, аж зубами лязгнул. Мне его, конечно, жаль. Я беснуюсь. Я тогда снова Ладысю как дал-дал. Кричу: «Эй, ты моего любимого брата? Пускай и твой получит!» — «И твой!» — «И твой!» И дошли бы мы обязательно до смертоубийства, если бы братья не догадались. Прыгнули они в воду да поплыли к 6epeгy, как, почитая вас, две сучки... А во мне аж всё заходится. Аж сердце кипит. Хватаю я топор. И Сила топор хватает. И тут прибавилось бы у нас в головах ещё по одной дыр­ке, если бы он не испугался.

— Это он испугался, — возмутился Сила, — словно рак в вершах.

— Не испугался я. Я, когда в ярость войду, ничего не боюсь. Тогда мне не перечь. Развернулся я да топором по его мерёже. «Брата моего, — кричу, — избивал. Вот тво­ей мерёже! Вот!» — «И твоей на!» — кричит он. Тут сети наши начали раскручиваться. Булькнула рыба, показала нам хвоста...

— Хорошая штука сомов хвост, — крякнул Жаба.