— И сотворил Господь Бог человека по образу Своему, по образу Божию, — печально молвил он. — И увидел Бог, что это хорошо.
Он махнул рукою и двинулся на гульбище. Может, хоть на башне можно будет спрятаться от всего этого.
Лотр случайно спрыгнул с коня рядом с Анеей и лишь потом заметил её. Повлажнели глаза. Девушка не заметила его, всё ещё пристально смотрела на зубцы, чтобы хоть не пропустить. Но зоркий взгляд человека она наконец почувствовала... Повернулась — и тут в глазах словно плеснулась тень испуга, смешанного с пиететом.
— Я вновь не видел тебя у доминиканцев на исповеди, дочь моя, — мягко произнёс он.
— Я исповедаюсь в своей слободе, ваше преосвященство, — опустила она ресницы. — Вы слишком добры, если замечаете такое никчёмное существо, как я.
— У Бога нет никчёмных. И если я напоминаю...
— Вы — великий человек.
— ...Если я напоминаю, чтобы исповедовалась там...
В девичьих глазах появилось внезапно что-то твёрдое. Шевельнулись губы.
— Бог повсюду.
— И в молельне схизматиков?
— Что ж, если он захочет — он пойдёт и туда. Он — там. Он уже выходил один раз. И вы сами сказали, у Бога нет никчёмных...
Сопротивление слегка возбуждало и волновало. Ноздри Лотра задрожали.
— Смотри, я напоминаю...
«Магдалина» повелела служке держаться того места, где спешился кардинал.
— Легче найдёшь.
По правде, ей надо было присмотреться к девке, с которой так долго и так подозрительно разговаривал патрон. Не слезая с мула, она смотрела, оценивала и чувствовала, как шевелится где-то под душой ревнивое волнение. Плевать ей было на объятия этого очередного, но с ним было спокойно. И она, к сожалению, очень быстро привыкла. И ей, к сожалению, каждый раз казалось, что вот это не... надолго (она боялась слов «постоянно», «всегда» и едва вспоминала, что есть слово «довеку»). Каждый, кто давал ей на определённое время прочность и всё, что связано с этим (деньги были десятым делом, хотя этот и платил хорошо), вызывал в её душе приязнь и даже что-то похожее на желание быть с ним.
И вот — эта. А может, ещё и ничего? Может, обойдётся?
На ступенях кардинал столкнулся с Болвановичем. Красный, шатается — чёрт знает что. И вдруг, когда Лотр остановил его, — из-под пьяных бровей Рыгора Городенского неожиданно трезво блеснули медвежьи глазки.
— Рык слышишь? — спросил Лотр.
— Отверз Господь Бог уши мои.
— И что?
— Полагаю, силёхонек наш вор делается.
— Мм... да. Вот тебе и игрушка. Два таких чуда. Вот выйди сейчас на стены, крикни против него. Что будет?
— Это ты выйди. Ты что, последний оплот восточного православия в Городне уничтожить хочешь? Это ты — погоди.
Лотр махнул рукой, пошёл. И уже около самого забрала увидел, как сидит на выступе стены и думает о чём-то Босяцкий.
— Н-ну?
Серые в прозелень, плоские глаза проиезуита показали в ту сторону, откуда летел шум человечьей гурьбы.
— Т-так... он где?
— Стража доносит; по забралу ходит, с другой стороны башни.
— Сила?
— Д-да... с-сила. Это слегка больше того, на что надеялись.
— И что? — Лотр не желал начинать разговор первым.
— Да что... Одно из двух. Либо он плут, жадный к деньгам и славе, а во власти — по глупости, а может по лености — не нуждается. В этом случае он нам - как воздух. С ним нам и курия — ерунда.
— А что, это, по-моему, неплохо. — Лотр сделал словно шаг навстречу мниху-капеллану, чтобы верил, чтобы высказывался далее. — Что бы ты сказал, если бы я — папа, а ты — серый папа?
— Всё в руке Божьей.
— Ну, а ещё какое «либо»?
— Либо он честный трус-дурень и ни денег, ни славы не хочет и не будет нам помогать (а такой он нам не нужен).
— И ещё есть одно «либо», — с внезапной суровостью высказался нунций. — А что, если он и плут, и сребролюбец, да ещё и любитель власти... И что, если он силу свою почувствует да и поймёт, что он сам всё может?
— Полагаю, плохо будет. Зачем мы, зачем церковь при живом Боге?
— Что же тогда?
— Убрать, — одними устами прошептал мних и добавил, только немного громче: — Но я думаю, что не из тех. Человек, бывший раб. Откуда ему знать о власти и жаждать её... Ступай, спроси его. Всё в руке Божьей.
— То-то же. В
Босяцкий усмехнулся кардиналу в спину. Вишь, встревожился, саданул, как ты его, скажи, за пяты хватают. Напрасно бежишь. Человек — это либо золото, либо слава, а жажде власти этому так называемому «Христу» ещё негде было выучиться.
Лотр нашёл Юрася там, где ожидал найти. Братчик ходил по забралу, морщился от криков и мял одну руку в другой. И этот обыкновенный, очень человеческий жест успокоил кардинала.
— Ну что, — спросил он. — Тут лучше, чем на кобыле.
— Ну его, — ответил Братчик. — Что-то мне тут так, словно это я комар в борще. У всех на глазах, все смотрят... И мысли какие-то дурацкие. Вчера голый нищий. А сегодня «чудеса» эти. Город сыт, город кричит. Все меня хвалят. И думаешь, как горожане все: а может, и вправду тут без вселения духа и вдохновения Божьего не обошлось.
Лотр сосредоточенно покосился на него.
«Начинается, — подумал он. — Не успел человек из грязи вылезть, а уж в боги. Всегда, чёрт его побери, так».