Христоверы

– Что с тобой? – почувствовав неладное, забеспокоился иерей.

– Сам не знаю, – прохрипел в ответ Силантий. – Дышать тяжело и зрения нет.

– Сиди здесь и Богу молись! – воскликнул иерей возбуждённо. – Я сейчас выбегу на улицу и в помощь кого-нибудь кликну. Потерпи, Силантий, сейчас мы в дом тебя заведём.

– Не надо, не спеши звать кого-то, батюшка, – попытался остановить его Силантий. – Ежели смерть пришла, значит, я отмучился. А ежели…

Он замолчал, захрипел и повалился на землю. Иерей присел рядом, нащупал пульс и, подхватив Силантия под руки, поволок к крыльцу.

* * *

У ворот молельного дома остановилась коляска. Агафья расплатилась с извозчиком и, тяжело ступая онемевшими за время поездки ногами, направилась к калитке.

Андрон поджидал «богородицу» у крыльца.

– Ну? – остановившись перед ней, спросил он. – Не томи, выкладывай, чего наездила.

– Правду сказала Сонька Рябова, – ответила Агафья. – В больнице наш Савва. Меня к нему не пустили, плох он. И никого к нему не пускают в палату, акромя докторов и медсестёр.

– Сонька ещё говорила, будто жив он едва остался, крови много потерял? – буравил её взглядом Андрон. – Так ли это, узнала ты?

– Собака его эдак искусала Силашкина, – сказала Агафья. – Операцию делали. Он ещё вставать и ходить самостоятельно не могёт.

– А Сонька? – поморщился Андрон. – Надо б ей наказать, чтобы поговорила с Саввой. Пусть разузнает, что почём. Как его угораздило дурня так вляпаться? Эдакий медведяка, а от собаки отмахнуться не смог.

– Соньке я уже наказ дала, – вздохнула Агафья. – Она нынче на дежурстве в больнице. И в самый раз санитаркой в хирургическом отделении трудится, где Савва лечение проходит.

– Э-э-эх, какую голову надо иметь, чтобы эдак врюхаться, – покачал досадливо головой Андрон. – Ну разве ему не пришло в башку дурью, что в каждом дворе деревенском собака есть, а то и не одна?

– Ладно, будя причитать, – направляясь к крыльцу, сказала Агафья. – Савва сам виноват, голова садовая. Беду себе нажил, а главного поди и не вызнал: для кого Силантий у меня лекарство взял – для матери или для девок?

– А что делать? – забеспокоился Андрон. – Ещё кого-то послать к Силантию в «гости»?

Дойдя до крыльца, Агафья остановилась и посмотрела на старца.

– А толку-то? – хмыкнула она язвительно. – После случая с Саввой Силашка поди обо всём позаботился. И девок увёз, и мать его ежели даже и впрямь хворая была, то уже выздоровела поди.

– Должно быть, так оно и есть, – согласился Андрон. – Силашка вон как за настойками твоими прискакал, когда приспичило. Поди быстрее лошади своей бежал. А сейчас и носа не кажет. К чему бы это?

«Богородица» не ответила на его вопрос и вошла в дом.

– А может, и боится показываться после того, как его собака Савву покусала, – сказалась Агафья, присаживаясь у стола. – Отвёз его в больницу, передал докторам с рук долой и айда обратно, в Камышёвку свою убогую.

– Как бы то ни было, но отовсюду сейчас опасность подстерегает нас, – вздохнул Андрон. – Подошвами чувствую, что землица вот-вот заполыхает под нами.

Агафья одарила его тяжёлым взглядом и едко ухмыльнулась.

– Не канючь, слухать тошно, – сказала она. – Ты лучше о ювелире своём подумай, как долг у него забрать. Случись чего, не приведи Господи, так и останемся мы ни с чем.

– Так уж и ни с чем, – перестав ходить по горнице, остановился перед ней Андрон. – У нас вон денег целый миллион. Нам их на всю жизнь с лихвой хватит.

– Хватит не хватит, это ещё бабка надвое сказала, – возразила Агафья. – Старец Григорий что тебе в письме отписал? Что трон под царём качается. А на улицах что творится, погляди? У нас в Самаре кругом стачки и забастовки, а в Москве и Питере того пуще, к гадалке не ходи.

– А деньгам что с того? – огрызнулся Андрон. – Деньги, они всегда и везде деньги.

– Это как сказать, – покачала головой Агафья. – Золото и бриллианты – вот что есть деньги всегда и везде. Только драгоценности в любой стране настоящей ценностью обладают. Вот это себе уясни. Ты лучше свой мильён на золото и брильянты поменяй и запрячь всё подальше. Ежели бежать из России придётся, чтоб драгоценности под рукой всегда были.

Выслушав её, Андрон уселся за стол и стал тереть виски кончиками пальцев. Он нервничал, и наблюдавшая за ним проницательная старуха заметила это.

– Пробовал так сделать через Ивашку Сафронова, сама знаешь, – сказал он, глядя не на «богородицу», а куда-то в сторону. – Вот только раскусил он меня и ужом вывернулся.

– Не в нём сейчас дело, не в Ивашке, – постучала ладонью по столу «богородица». – Вывернулся, значит, не таков глупец, как те, кого тебе объегорить удалось. Ты сейчас не об Ивашке думай, а деньги наши бумажные в золото и драгоценности обращай. Долю у еврея-ювелира заберёшь, мильён наш в золото обратишь, вот тогда и о загранице думать в самый раз пристанет.

– Ты как всегда дело говоришь, Агафья, – одобрил Андрон. – На днях я Плешнера навещу и потребую вернуть мою половину.

– Только золотом и брильянтами возврат требуй, не бумажками, – предупредила Агафья.