Христоверы

– Ты обвиняешься в краже двух миллионов рублей, Евстигней Крапивин, – сказал поручик, глядя на него. – Конечно, трудно поверить, что с такой убогостью, как у тебя, можно совершить такое отчаянное преступление, но…

– И у вас есть доказательства, господин поручик? – вкрадчиво поинтересовался Силантий. – И вы готовы прямо сейчас предъявить их мне?

– Моё дело было поймать тебя, Евстигней, а доказывать будут другие, – улыбнулся поручик. – Кстати, верни украденные деньги и тебе это на суде зачтётся, поверь?

– Верю, зачтётся, – кивнул Силантий. – Только какие вопросы ко мне? Я понятия не имею, в чём вы именно меня обвиняете, господин поручик? Евстигней Крапивин погиб на войне? Нас с ним и многих других бойцов немцы пожгли в окопе напалмом. Я каким-то чудом выжил, а он…

– Не пудри мне мозги, урод! – рявкнул, негодуя, поручик. – Конвой, везший зарплату на фронт, задержался в пути. Состав конвоя с двумя миллионами был вынужден заночевать в госпитале, а утром…

– А что было утром? – прикинулся непонимающим Силантий.

– Утром исчезли деньги, – ответил поручик. – Два миллиона рублей ассигнациями. Ты украл их?

– Я? – хмыкнул Силантий. – А кто может указать на меня? И когда случилось это злодейство, я понятия не имею. Кстати, а в госпитале, акромя меня и Евстигнея, больше никого не было?

– Отчего же, были там люди, много людей, – начиная злиться, сузил глаза поручик. – Раненых даже размещали по два человека на одной кровати.

– Вот видишь, господин поручик, – хмыкнул Силантий. – А почему подозрение пало именно на Евстигнея Крапивина?

– Потому что его видели в коридоре госпиталя, – ответил, морщась от произносимой нелепицы, поручик. – А именно у кабинета главврача, в котором деньги поместили на хранение в сейф.

– Не верьте этой брехне, господин поручик, – покачал головой Силантий. – В то время я и Евстигней лежали полутрупами в избе одной сердобольной старушки-санитарки. Она взяла нас к себе, когда нас вышвырнули из госпиталя подыхать, посчитав, что спасти уже невозможно.

– Что? Живыми? – не поверил поручик.

– А то какими же, – вздохнул Силантий. – Так вот, могли ли мы взять те деньги, когда оба находились между жизнью и смертью?

– Тогда почему указали на вас? – поморщился, засомневавшись, поручик. – Почему пришла телеграмма задержать тебя, Евстигней Крапивин, и доставить в контрразведку штаба армии для проведения расследования?

– Я не знаю, кто и чем думал, отдавая этот приказ, – пожимая плечами, буркнул Силантий. – Но я к краже денег не причастен. Вот поглядите на меня, господин поручик, я даже сейчас еле ложку держу вот этими руками, а меня обвиняют в таком злодеянии, каковое не каждому здоровяку посильно. А Евстигней умер у старушки, нас приютившей в избе. Она всячески пыталась спасти его, но…

– Так, не морочь мне голову, – ещё больше засомневался поручик. – У меня есть приказ арестовать Евстигнея Крапивина, и вот ты передо мной. Я передам тебя с рук на руки представителям контрразведки, а уж они пусть сами разбираются, кто виноват, а кто нет.

– И что теперь? – насторожился Силантий. – Когда за мной приедут? И какие у вас основания для ареста?

– В розыскном документе сказано, что Евстигней Крапивин, совершивший дерзкое ограбление с убийством охранника, обожжён напалмом. Сейчас тебя я вижу таковым. И раз, с твоих же слов, Евстигней Крапивин умер, то главным подозреваемым в особо тяжком преступлении становишься ты. А Евстигней ты или Силантий, выясним позже. И виновен ты или нет, тоже покажет жизнь! Эй, конвойный!

* * *

Как только иерей вышел из дома, Евдокия присела у окна, не спуская с него взгляда.

«Что случилось со мной? – думала девушка. – Что со мной происходит? Батюшка заверил меня, что все беды уже позади, но чует моё сердечко, что далеко не всё ещё. – Она поёжилась, вспомнив Андрона, Агафью и погибшую сестру Марию. – Батюшка что-то не договаривает, а вот что?»

Чтобы не думать о тревожном, она занялась домашними делами. Наведя в доме полный порядок, девушка решила приготовить для своего благодетеля что-то особенное. Перебрав в уме все кушанья, которые она умела готовить, остановила свой выбор на наваристом, томлёном в печи борще.

Хотя иерей, как и Евстигней, любил все, что готовила Евдокия. А она вдруг стала замечать, что ей по сердцу всё, что любит иерей.

Растопив печь, девушка сложила в чугунок тщательно помытые и нарезанные овощи и вышла во двор чистить тропинки от снега.

Когда Евдокия вернулась в дом, дрова уже прогорели и превратились в пылающие жаром угли. Самое время ставить между ними чугунок!

«Что-то на душе неспокойно, – подумала она. – Какое-то странное волнение будоражит душу. Может быть, очередная беда крадётся ко мне и сердце внутри её чувствует?»

Она взяла небольшое зеркало и осмотрела в нём своё отражение.

«Да вроде такая же, как и была? – размышляла девушка. – И лицо не бледное, и глаза… А вот глаза какие-то печальные. Что же это может быть?»

Вдруг перед её мысленным взором возник образ иерея Георгия, и Евдокия, почувствовав, как защемило внутри сердце, растерялась.