Христоверы

– Головешкой обгорелой, чёртом из ада и ещё… – Силантий на мгновение задумался, припоминая, а потом добавил: – Палёным, кажется. Может быть, и как-то ещё.

– Калекой-мильёнщиком, вот как, – в сердцах выпалил Куприянов.

– Буду знать, спасибочки, – усмехнулся Силантий.

– Шёл бы ты сейчас домой, Силашка, пожалуйста? – взмолился Куприянов. – Твоё присутствие рядом как по рукам меня бьёт, работать мешает. А у меня ещё дел непочатый край, пойми?

– Ладно, так и быть, пойду, – не стал кочевряжиться Силантий. – Подсобить тебе не могу, сам понимаешь. У меня сейчас не руки в рукавах, а ветки обгорелые. Я тебя завтра навещу, узнаю, с какими вестями Степанида из Самары пожалует.

Он встал с пенька и пошёл к выходу со двора.

– Эй, а ты чего приходил? – глядя ему в спину, запоздало поинтересовался Куприянов.

– Завтра скажу, – не оборачиваясь, выкрикнул Силантий. – У тебя дел по горло, вот сейчас об них думай и ими занимайся.

* * *

Наступил вечер. Завершив дневную работу, Куприянов прошёлся по двору и присел у крыльца на скамейку.

Время шло, а Степаниды всё не было.

– Уж не подкараулил ли её Силашка где-то по пути? – озабоченно шептал он под нос. – Намекал ведь злыдень, что, дескать, опасно ей ездить в город одной.

Навязчивая мысль, что со Степанидой может случиться беда, всё больше и больше овладевала сознанием Куприянова.

Вдруг от ворот залаяла собака. Макар вскочил со скамейки и увидел подъезжающую ко двору телегу жены и коляску урядника.

– Фрол Фомич, батюшка? – распахивая объятия, расцвёл широчайшей улыбкой Куприянов. – Если бы вы только знали, как я рад видеть вас.

Урядник и Куприянов обнялись, после чего Макар пригласил гостей в дом.

– Ну? Говори, что у тебя здесь стряслось, Макарка? – поинтересовался урядник, входя в дом. – Ваша деревня испокон веку тихой считалась, а что сейчас?

– Да вот, завёлся у нас здесь с осени аспид окаянный и верёвки из нас вьёт, – пожаловался с кислой физиономией Куприянов.

Урядник одобрительно пронаблюдал за накрывающей стол Степанидой, и настроение его заметно улучшилось.

– А чего меня не упредил своевременно? – спросил он. – Я бы приехал и живо здесь порядок навёл?

Он подал знак приехавшим с ним унтер-офицерам. Мужчины дружно расположились за столом.

– Дык как сообщить-то было, Фрол Фомич? – вздохнул Куприянов. – Этот гад обгорелый так запужал нас со Степанидой, что мы пикнуть боялись. А меня в город он и вовсе не пущал. Избу спалить грозился, ежели ослушаюсь и уеду.

– Тебя не отпускал, супружница в город ездила, – наблюдая, как Степанида разливает по стаканам самогон, изрёк урядник. – Так почему она ко мне не заезжала и на беду вашу не жаловалась?

– Дык терпела она как могла и меня в том упрашивала, – смахнув накатившую слезу, посетовал Куприянов. – Мы же что, всё надеялись, что отвяжется он от нас и тропу к нашей избе забудет, а он с каждым днём всё наглее и нахальнее становился. И вот от его подлых выходок и вовсе спасу не стало.

Полицейские дружно чокнулись, выпили самогон и закусили.

– Мне твоя Степанида сегодня много чего рассказала о «демоне» вашем деревенском, но я ни хрена не понял её, – жуя солёный огурец, сказал урядник. – Она то тараторила безудержно, то выла белугой. Из всего я понял одно, что это вернувшийся с войны жалкий калека, которого пожалеть надо, а не наказывать, как ты того желаешь.

– Видал бы ты того калеку убогого, Фрол Фомич? – слезливым голосом захныкал Куприянов. – На войну уходил Силашка Звонарёв тихим, покладистым отроком, а вернулся калекой обгорелым и зверь зверем.

– А ты как хотел? – ухмыльнулся урядник. – Там под взрывами снарядов и свистом пуль все эдакими становятся. Война есть смертоубийство и кровь.

Полицейские снова выпили по полстакана самогона, закурили и продолжили начатый разговор.

– Фрол Фомич, батюшка, огради ты нас от аспида этого? – захныкал Куприянов. – Век благодарны будем, только огради?

– Никогда не видел тебя эдаким, Макарка? – глядя на него, удивился урядник. – Видать, знатно этот калека тебя допёк?

– Допёк… Ох, допёк он нас, Фрол Фомич! – зарыдал Куприянов. – Никакого сладу с ним нет! Зимой он чуток не утопил меня в проруби и грозился изничтожить нас со Степанидушкой чуть ли не каждый день!

– И что, он только одних вас эдак забижает или ещё кого? – поинтересовался урядник, с одобрением наблюдая за разливающей самогон женщиной.

– Только нас со Степанидушкой, – размазывая по щекам слёзы, подтвердил Куприянов.

– Значит, есть за что, – изрёк рассудительно урядник. – Ты всегда гоголем ходил по деревне, Макарка. Мне ведомо сеё, не отпирайся. И людишек здешних всех в нужду вогнал. Сеё мне тоже ведомо. И допёк ты, видать, людишек, Макарка, вот они и оклычились на тебя разом?

– Дык как же так, Фрол Фомич? – воскликнул Куприянов, рыдая. – Я ведь завсегда людям в долг давал и продукты, и денежки? Вот они и задолжали мне все. А ирод этот, Силашка, потребовал, чтобы я долги всем простил да ещё и прощения у них просил. Мыслимо ли это?