Христоверы

– Ладно, не рыдай, сучья морда, – беря стакан, ухмыльнулся урядник. – Силашка закон нарушает, и я его накажу. Но сделаю это я не от любви к тебе, христопродавец сектантский, а ради почитания закона, учти!

2

Марфа Григорьевна Звонарёва вбежала в избу сама не своя. Не задерживаясь у порога, она поспешила к кровати и стала теребить спящего сына за руку.

– Силашка, вставай, – причитала она. – Соседка Дарья Безногова сказала только что, будто урядника с полицейскими во дворе у Макарки видала.

Из-за печи выбежал взъерошенный Матвей Кузьмич.

– Да-а-а, натворил ты дел, сыночек наш неразумный, – вздохнул он сокрушённо. – Допёк Макарку придирками своими, вот он и призвал сюда полицейских по душу твою.

Выслушав стариков, Силантий убрал с лица тряпочку, которой прикрывал на ночь не закрывающиеся глаза, и медленно встал с кровати.

– Думаете, по мою душу приехали черти окаянные?

– По твою, сыночек, по твою, – простонала Марфа Григорьевна. – Мне об том Дарья сказывала.

– Ты собирайся, сынок, и беги, куда глаза глядят, – предложил Матвей Кузьмич. – А то закуют в кандалы и отправят на каторгу вслед за братьями.

Силантий потянулся, зевнул и снова улёгся в кровать. Старики недоумённо переглянулись.

– Сынок, ты что, разве не боишься урядника? – ужаснулась Марфа Григорьевна. – Да он же сейчас…

Не договорив, она закрыла лицо ладонями и содрогнулась от рыданий.

– И что он сейчас? – усмехнулся Силантий. – Я давно уже жду этой встречи, ещё с зимы. Не сегодня так завтра урядник всё одно бы ко мне приехал. И я не собираюсь всякий раз из дома убегать и по кустам прятаться, когда полиция изволит в деревне нашей объявиться и людей своим приездом пужать.

С улицы послышался лай собаки. Марфа Григорьевна, схватившись за грудь, едва устояла на ногах. Она метнулась к образам и, крестясь, зашептала молитвы. Матвей Кузьмич с перекошенным от страха лицом поспешил к окну. Глядя на них, Силантий лишь улыбнулся и улегся лицом к стене.

Послышался требовательный стук в дверь.

– Ну всё, теперь уже никуда не деться, – отпрянув от окна, прошептал Матвей Кузьмич. – Пришла беда, отворяй ворота…

Бормоча под нос молитву, он нетвёрдой походкой вышел в сени, чтобы открыть дверь.

* * *

Первым в избу вошёл урядник, за ним унтер-офицеры и Макар.

Марфа Григорьевна, перестав креститься, но продолжая шептать молитвы, отошла от образов к печи. Матвей Кузьмич с пасмурным видом замер в ожидании у окна, готовясь к самому худшему.

Урядник обвёл горницу взглядом и остановил его на лице Матвея Кузьмича.

– Да-а-а, небогато живёте вы, Звонарёвы, – сказал он. – Но и не бедно.

– Живём как все в деревне нашей, – хмуро отозвался Матвей Кузьмич. – Разве что до Макарки нам далеко. За ним и его достатком мы сообща всей деревней не угонимся.

– Чья бы корова мычала, а твоя бы молчала, родитель каторжанский! – огрызнулся Куприянов. – Твои двое уже гремят кандалами где-то в Сибири, теперь и младший вслед за ними отправится.

Урядник подошёл к кровати Силантия и сорвал с него одеяло.

– Эй, мильёнщик, а ну вставай? – громко потребовал он. – Пора ответ держать перед представителем власти!

Силантий медленно перевернулся с бока на спину и приподнял голову.

– Это вы мне? – спросил он.

У урядника и унтер-офицеров вытянулись лица. Они невольно попятились к двери и перекрестились.

– Вот это да?! – прошептал урядник растерянно. – Я даже в страшных снах не видал такого страшилища?

– Не видал, так погляди, – хмыкнул Силантий, вставая. – Правда «красавчик», господа?

Полицейские таращились на него, будучи не в силах вымолвить слова. Куприянов смотрел на Силантия с открытым ртом.

– О Иисус Христос, – прошептал он. – Всю зиму «любовался» его подлючьей мордой, а что под одёжкой впервые вижу.

– Где ж тебя эдак угораздило, братец? – облизнув языком губы, вымолвил потрясённый урядник. – И как же душа не покинула твоё тело, в котором и держаться-то не за что?

– На войне я был, господин урядник, вот там и угораздило, – вздохнул Силантий. – Немцы нас в окопе напалмом пожгли. Мне ещё повезло, я живым остался, а другие, кто рядом был, испепелились в один миг.

– О Боже, одевайся давай, – отвернулся урядник. – Глядеть не могу на тебя без содрогания. – Он посмотрел на притихшую у печи Марфу Григорьевну: – А ты самогону давай, хозяйка. А то кишки закипают внутри от всего увиденного.

Одевшись, Силантий сел за стол и сложил перед собой руки, выставляя напоказ изуродованные, вывороченные огнём пальцы. Урядник, морщась от отвращения, отвернулся.

Марфа Григорьевна тем временем разлила по стаканам самогон, выставила на стол закуску и выжидательно посмотрела на урядника.

– Ветки убери свои горелые, пока я выпью, – покосился урядник на Силантия, беря стакан и поднося его к губам. – И много вас было страдальцев в окопе том?

– Не знаю, – ответил Силантий, наблюдая, как пьют полицейские. – Человек около ста, а может быть, и больше.

– И что, всех вот так, как тебя? – ставя стакан, поморщился урядник.