Христоверы

– Повернись ко мне, Евдоха, и лицо открой! – потребовал он, усаживаясь поудобнее на полке. – Я не в кулюкушки с тобой играть собираюсь.

Евдокия всхлипнула, медленно обернулась, но рук от лица не убрала.

– На колени падай передо мной, шалава! – громко крикнул Андрон. – Хочу в зенки твои бесстыжие глянуть, овца блудливая!

Евдокия, плача, опустилась на колени, но ладоней от лица не убрала.

Андрон, не отводя от неё страшного взгляда, протянул руку к керосиновой лампе и выкрутил фитиль. В бане стало светло как днем.

– Гляжу, совсем от рук отбилась, мерзавка, покуда я в остроге маялся, – заговорил он вкрадчиво. – Даже сейчас волю мою исполнять не желаешь.

– Не могу я эдак, – всхлипнула Евдокия. – Это же грех тело голое созерцать.

– Этот грех других касается, но не тебя и не меня, – ухмыльнулся плотоядно Андрон. – Здесь, в бане, каждый таков, каков он есть, каковым мать родила и в жизнь выпустила, нагим и без притворства.

– Нет-нет, не могу я эдак, – зарыдала Евдокия. – Я же женщина замужняя… Мой Евстигней…

– Нет у тебя мужа, и не было никогда! – повысил голос Андрон. – То, что ты обвенчана с Евстигнеем, здесь, на корабле нашем, никакого значения не имеет. Как вы только оба на корабль наш взошли, так венчание зараз свою силу потеряло. Вы жили у нас как брат и сестра, или запамятовала?

– Да, неправильно мы жили, не по-людски, – всхлипнула Евдокия. – Евстигней считал меня «женой духовной», а я его мужем православным, Богом данным. И брак наш венчанием Хосподом на небесах заключён.

– Всё мне ясно, голубушка, – заговорил с жёсткой ухмылкой Андрон. – Попы, у которых ты всё это время проживала, хорошенько мозги твои куриные прочистили. Агафья сказывала, что ты возвращаться к нам не хотела, а тебя силой привели.

– Да, не хотела, – не стала отпираться Евдокия. – Муторно у меня на душе на корабле вашем. Я по-другому жить хочу, а в радениях и грехах свальных участвовать не желаю.

– Хорошо, сладко щебечешь, птичка-невеличка, – процедил сквозь зубы Андрон. – А вот нет тебе возврата в ту жизнь. Пришла ты к нам сама, никто тебя не неволил и по нашим устоям жить не принуждал.

– А я уйду, всё одно уйду, – впервые в жизни огрызнулась на старца Евдокия. – И ничем вы меня здесь не удержите.

– А Мария как же? – решил надавить Андрон. – Ты её у нас оставишь или с собой заберёшь?

– У неё своя голова на плечах, – не моргнув глазом, ответила Евдокия. – Вот пусть сама думает и выбирает, как дальше жить собирается.

– А дитя, которое ты под сердцем носишь? – продолжил атаку Андрон. – Оно ведь не только твоё, но и наше.

Евдокия, забывшись, убрала от лица ладони, но, увидев перед собой обнажённого старца, закрыла глаза.

– Дитя не вы, а я вынашиваю, – сказала она угрюмо. – Значит, не ваше оно, а моё.

– А если Евстигней возвернётся? – едко спросил Андрон. – Что ты ему про дитя скажешь? От кого прижила его?

Вздрогнув, как от хлёсткой пощёчины, Евдокия открыла глаза и поднялась с колен. Весь страх перед старцем неожиданно исчез, улетучился. Её больше не смущала бесстыдная отвратительная нагота старческого тела Андрона.

– А вот как было, эдак и скажу, – ответила Евдокия. – Не святой дух наградил меня ребёночком, а ты силой взял меня после радений и вовлёк в свальный грех.

Лицо Андрона, прямо на глазах теряя показную «святость», вытянулось и покраснело. Появившаяся на лице жёсткая улыбка напоминала звериный оскал, а глаза сузились.

– На колени, сука! – хриплым от раздражения голосом потребовал он. – Живо на колени, отступница! Сейчас я вправлю тебе мозги, и ты забудешь обо всём, о чём молол только что язык твой поганый!

Евдокия ужаснулась и попятилась к двери. Но взбешённый старец не дал ей уйти. Вскочив, он бросился к ней, схватил за волосы и сильным рывком швырнул на полку.

Ударившись головой о стену, Евдокия на мгновение потеряла сознание, но успела увидеть, как Андрон схватил жёсткий чилиговый веник и макнул его в кипящий котёл.

– Кайся! Кайся немедля, паскудница! – завопил он, как одержимый. – Я твой Христос! Я твой владыка! И ты должна подчиняться воле моей беспрекословно и безоговорочно!

Придя в себя, Евдокия спрыгнула с полки и бросилась на старца. Андрон встретил ее отчаянную попытку вырваться из бани сильным ударом кулака в лицо. Оглушённая Евдокия тут же рухнула у его ног на пол.

– Вижу, ты не хочешь каяться, змеюка подлая! – ревел Андрон в исступлении. – Но я тебя не мытьём, так катаньем заставлю исполнить волю мою божественную!

Не дав несчастной опомниться, он выхватил из кипящего котла чилиговый веник и начал жестоко хлыстать её.

– Вот так! Вот эдак, подлюга! – приговаривал он, махая веником. – Может, парку поддать, чтобы не замёрзла, змея подколодная?