Христоверы

– А для того, чтобы денежки с вас тянуть на нужды свои, – вздохнув, признался Лопырёв. – Вот он дал тебе мильён деньгами бумажными, а возвернуть ты ему должен эти денежки уже золотом с процентом немалым впридачу. Кто в выигрыше? Правильно, он. А кто в проигрыше? Правильно, ты!

– Понятно, откажись я тот договор кабальный исполнять, он меня по миру пустит, – ухмыльнулся Сафронов и кивнул всё ещё стоявшему на коленях Лопырёву на кресло. – А как поступают другие купцы, им закабалённые?

Гавриил Семёнович с минуту подумал и заговорил:

– Вот ты подписал договор вернуть всю сумму Андрону сполна, золотом, с процентами, да ещё по первому требованию старца. Исполнить это требование ты не сможешь, так ведь?

– Ну, допустим? – заинтересовался Сафронов.

– Тогда старец делает следующий ход, – продолжил Лопырёв, – он предлагает тебе другой договор, согласно которому ты возвращаешь ему тот самый мильён, а вот проценты выплачиваешь. А это половина твоего месячного дохода. Вот она, кабала, Ивашка. Ты платишь-платишь, а должок всё не тает и не тает.

– Забавно получается, я попал в компанию оболваненных и буду вместе с ними содержать на плаву корабль хлыстов? – недоверчиво покачал головой Сафронов.

– Всё так, всё так, Ивашка, – закивал Лопырёв. – И тебе не выбраться из этого круга замкнутого. А у Андрона на всех нас имеются крепкие рычаги.

– Хорошо, а теперь просвети мою голову ещё вот в чём, Гаврила, – сузил глаза Сафронов. – А почему Андрон всем давал миллион купюрами, а возврат золотом просил? В чём тут подвох, Гаврила?

– Трудно до тебя доходит, Иван Ильич, ох, трудно, – усмехнулся Лопырёв. – Старец деньги бумажные давал, а возврата золотом и бриллиантами требовал, чтобы в мышеловку нас затянуть. Казалось бы, так можно для себя хорошо заработать и долг с процентами вернуть. Но не тут-то было. Дав деньги, он встречался с дружком своим, жидом Давидиком, и называл ему твои имя и фамилию. Давидик другим ювелирам трезвонил и, когда ты шёл у них золото скупать, они специально цены увеличивали.

– Но я мог и в другой город за покупками съездить! – вскинул в недоумении брови Сафронов.

– Я бы старцу о том сообщил, – вздохнул виновато Лопырёв. – А он бы с Давидиком побеседовал.

– Ладно, я тебя понял, говнюк, – процедил презрительно сквозь зубы Сафронов. – А теперь переходи с кресла на стул перед моим столом, живо!

Не ожидавший такого требования Лопырёв замялся. Со страхом глядя на лежащий на столе пистолет, он замер в ожидании.

– Вот тебе бумага, перо и чернила, – положил перед ним лист бумаги, перо и чернильницу Сафронов. – Готовься, писать будешь.

– Писать? – вскинул брови Лопырёв. – А чего писать, Иван Ильич?

– Расписку, что взял у меня для старца Андрона двести пятьдесят тысяч рублей, – ответил Сафронов.

– А для чего это, Ваня? – покосившись на лёгшую на рукоятку пистолета руку Сафронова, поинтересовался, бледнея, Лопырёв.

– Пиши и не спрашивай, гнида! – глянул на него исподлобья Сафронов. – А в конце подпись поставь и число. Число ставь то, когда деньги у меня взял перед поездкой в столицу.

– А если я откажусь писать, Ваня? – полюбопытствовал, беря дрожащей рукой перо, Лопырёв.

– Тогда не оставишь мне выбора, и я застрелю тебя, – с серьёзным лицом предупредил Сафронов. – А прислуга моя перед иконами поклянётся, что тебя сегодня в моём доме не было и что ты давно уже ко мне не заходишь.

2

Старейший в Самаре Вознесенский собор величественно возвышался над окружающим пространством и Волгой.

На обеденный молебен собралось множество прихожан. Службу проводил сам архиерей, и ему помогали несколько священнослужителей. Среди них был и иерей Георгий.

Во время службы архиерей подозвал его к себе и кивком указал на неистово молящегося в притворе человека. Лицо забинтовано, руки тоже, и молился он с такой страстью, словно впервые вошёл в стены храма.

– Обрати на него внимание и побеседуй с ним после молебна, – прошептал архиерей. – Видно, этому прихожанину очень плохо. Судя по всему, он нуждается в заботе и внимании, но… Видимо, стесняется просить об этом.

* * *

Силантий Звонарёв пришёл в собор за час до обедни и, переступив порог, остановился в притворе. Он поступил так, потому что знал – в преддверии храма останавливались некрещеные, кающиеся грешники или те, кто готовился к святому крещению.

Силантий и не помнил, когда в последний раз переступал порог храма Божьего. Погрязшая в грехах душа утратила способность чувствовать блаженство, исходящее отовсюду. С пугающим равнодушием он смотрел на старинные намоленные иконы величественного иконостаса, на лики Спасителя, Богородиц, ангелов и святых угодников из библейских сюжетов, передающих в красках то, что описано словами в Священном Писании.