Христоверы

«На иконах образы изображены в том виде, в каком они снисходили к людям, какими видели их избранные, – вспомнил Силантий слова батюшки во время богослужений. – Так, Троица изображена в том виде, как видел её праведный Авраам. Иисус изображён в том человеческом обличье, в котором жил среди нас. Святой дух принято изображать в виде голубя, так явился он во время крещения Христа в реке Иордан, или в виде огня, который видели апостолы в день Пятидесятницы…»

«Да, наверное, угасла во мне частичка божья, которая тлеет в каждом человеке, – уныло размышлял Силантий о бесчувствии к окружавшим его святыням. – Может быть, сейчас, во время обедни, во мне проснётся, оживёт искорка божья? Я не хочу жить с грешной душой, я хочу очиститься от заполняющей меня скверны…»

Во время богослужения Силантий молился, как ему казалось, искренне и самозабвенно. Он не замечал устремлённые на себя взгляды входящих в собор прихожан и видел только лики святых на иконах.

Вскоре молебен закончился, и Силантий, оставаясь в притворе, хмуро наблюдал, как прихожане выстраивались в очередь перед архиереем, чтобы причаститься и получить благословение. К нему подошёл иерей Георгий.

– Я вижу тебя впервые в стенах храма, раб божий, – тихо сказал он. – Ты родом из Самары или проездом?

– Местный я, самарский, – ответил Силантий. – Родился и вырос в этом городе.

– А в храме уже бывать приходилось? – поинтересовался иерей.

– Приходилось, и не раз, – вздохнул Силантий. – Меня крестили в этих стенах, и венчался я с женой своей тоже здесь.

– И что случилось потом? – глядя в глаза, спросил иерей. – Ты утерял веру в Бога, перестал ходить в церковь и потому сейчас молишься в притворе?

– Нет, всё было иначе, – возразил Силантий. – Я не утратил веру в Бога, а веру свою поменял.

– Ты перешёл в католичество или принял ислам? – заинтересовался иерей.

– Я продал душу Сатане, – ошарашил его Силантий. – Всё потерял и вот кем стал.

Выслушав «прихожанина», иерей растерялся. Он нервно облизнул губы и, не найдя слов, промолчал.

– Впервые после возвращения из ада я нашёл в себе силы войти в храм Божий, – продолжил Силантий. – Думал, в прах рассыплюсь, как только порог переступлю, но…

С трудом оправившись от потрясения, иерей перекрестился и заговорил.

– Господь Бог человеколюбец, – сказал он. – Господь не карает всех без разбора. А грешников великих и отступников на суд свой страшный призовёт и там им ответ держать велит.

– То, что ты говоришь, мне уже слышать не раз приходилось, – ухмыльнулся Силантий. – А когда я под огнём огнемётным в окопе жарился, тогда я понял, что такое ад. Вот и решил я тогда вернуться к Богу, каяться, прощения просить…

– И вот ты в храме Божьем! – оживился иерей. – Пожалуйста, исполняй веленье сердца своего, очищай от скверны душу свою бессмертную.

– Нет, не время ещё, батюшка, – покачал головой Силантий. – Дела у меня ещё остались Богу не угодные. Вот сделаю всё и зараз сполна каяться приду. А уж там видно будет, простит ли меня Владыка Небесный или обратно в ад низвергнет, где мне как раз самое место.

Сказав, он развернулся и направился к выходу, но иерей касанием руки остановил его.

– Послушай, не спеши покидать стены храма, – сказал он. – Может быть, причастие примешь, исповедуешься и снизойдёт на тебя благодать Божья?

– И это мне тоже слышать приходилось, – медленно обернулся Силантий. – И причащался я, было дело, и исповедовался, тоже было. А как всё шло у меня кувырком да наискосок, так и идёт всё. Вот и потерял я веру в Господа Бога, батюшка, а душа моя «бессмертная», как и я сам, обуглилась.

– Но нельзя же так, без веры, жить? – пытался переубедить его иерей. – Ты обозлён на свет белый, на жизнь свою неудавшуюся тоже сердит. А вот всё хорошее, что в тебе осталось ещё, ты не отвергай, а пробуди. Вот тогда и…

– А что такое добро и чем от зла оно отличается? – зло усмехнулся Силантий. – Я теперь таков, каков есть, а ты? Кто ты есть таков, батюшка? Много я знавал попов, кто рясой, крестом прикрывается, речи сладостные воркует, а душа – потёмки. Смрадная душа, слякотная, от которой даже не воняет, а смердит.

– Но ты для чего-то зашёл в храм? – вздохнул иерей. – Что-то привело тебя сюда сегодня?

– Не зашёл, а ноги занесли, – вздохнул и Силантий. – Ежели решусь ещё разок заглянуть сюда, то тогда мы нашу беседу и продолжим…

Он развернулся и пошел к выходу, а иерей в глубокой задумчивости проводил его долгим, полным сожаления взглядом.

* * *

В отвратительном настроении, с задумчивым видом Андрон расхаживал по горнице, время от времени подходя к окну и подолгу глядя на улицу.

Украдкой наблюдавшая за ним Агафья в конце концов не выдержала:

– Ну, чего ты маешься, как неприкаянный, батюшка? Или гостей в рясах поджидаешь?

– Я уже не знаю, каких гостей ждать – или в рясах, или в мундирах жандармских, – огрызнулся Андрон. – Муторно у меня на душе, Агафья. Предчувствие хреновое нутро гложет.

– А ты расслабься и угомонись, – рассудительно посоветовала богородица. – Втемяшь в свою головушку, что всё ладненько сложилось. Девок больше нет, а вместе с ними исчезли все недомолвки и сомнения.