Хроника Горбатого

Арви видел странный сон. Снилась зима в горах. Снег падал крупными хлопьями, бегали чёрные собаки, из пастушьей хижины вышел фюрер с двумя салазочками на верёвочке. Гитлер шёл с трудом, согнувшись, прихрамывая. У него на спине под шинелью выпирал горб. Арви почувствовал, что плечи свела боль и тоже согнулся. Фюрер заулыбался, приветственно задвигал лицом и усами. На одни салазочки сел сам, другие предложил Арви. Горбатые оттолкнулись и медленно поехали, на ходу набирая дикую скорость. Внизу, под горой, Арви увидел чёрную воду. Страшным усилием затормозил пяткой, завалился набок, врезался лицом в кучу белой соли и стал задыхаться. А фюрер пропал – видимо, ухнул в воду.

Подушка была в слюнях и соплях. Часовые стрелки протянули горизонт на белом поле: ночь, без пятнадцати три. Достал Суоми и вздрогнул – показалось, что она постарела: пожелтела, лицо помятое, поблёкли глаза и губы, тронутые цветным карандашом. «Да и я уже не мальчик». Арви провёл ладонью по впалому животу. «Неужели у меня никогда не будет семьи, детей? Я до старости буду отмечать Рождество с племянниками. Нет желания жить с бабой. Мне никто не нравится, я никого не люблю. Женское пышное тело, розовая мякоть – это прекрасно, когда голодный. Потом приедается. Хочется покоя и одиночества. У фюрера нет детей. Он заботится о рейхе. И считает своими всех этих мальчиков в чёрных галстуках. В рыцарских замках растит новую молодёжь, которая спасёт великую Германию. Мне тоже никто не нужен, у меня всё есть – мой бедный глупый папа, дорогая сестра, любимые Эйно и Анна. Вот ещё этот еврей прицепился. Не будь он евреем, я бы его обожал. Да и на еврея он не похож – ну испанец, автопортрет Веласкеса, который у отца висит. По документам немец, иначе не взяли бы в гитлерюгенд. Но почему обрезанный? Детская травма? Хотя он сам не отрицает, что еврей. Расспросить его? А зачем? Анна в него по уши влюблена, Эйно без конца с ним разговаривает, называет братцем. У них идеальная дружба. Родители рады. Нет смысла вмешиваться. Сияй на солнце, кубок Грааля!

Утром наряжали высоченную ёлку, которую Пяйве срубил на Папуле, недалеко от дома Босовых. Дерево в трамвай не влезло, пришлось вызывать грузовик.

Анна мечтала, чтобы Милочка пришла украсить ёлку, съесть жареную утку, торт, мороженое и «встретить младенца Христа», но та – ни в какую: знала, что на Рождество всегда приезжает Арви, и категорически не хотела с ним встречаться. Она считала, что младший Тролле – убийца мирных русских жителей Виипури, принявших дикую, необъяснимую смерть на Аннинских укреплениях, у красивых Фридрихсгамских ворот, под сенью рыцарского замка.

Арви всегда помогал наряжать ёлку, это было его любимое развлечение: вешал золотые яблоки, ватных мальчиков, девочек, деревянных лошадок, собачек, солдатиков. Дядя был высокого роста, только он, встав на табуретку, мог прицепить к верхушке ангела и Вифлеемскую звезду. В этот раз на табуретку залез Йозеф – он очень вытянулся и был даже выше Арви.

За праздничным столом младший Тролле вглядывался в счастливые лица родных и задавался вопросом: «Почему я не такой, как они? Почему во мне нет этого детского веселья, безотчётной свинячьей радости? Почему архитектор забрался на стул? Можно ведь произнести тост, не идиотничая. Но он дурачится, хоть и не пьян. Папа щекочет служанку. Молодёжь всех перекрикивает. Почему мне не весело? С детства смурной. Я ведь из этой семьи, должен радоваться, веселиться, жить полноценно и полнокровно, во всю силу, как они. Но не могу, что-то мешает. Во мне сидит нервное мрачное существо, несчастный встревоженный тролль».