Хроника воскрешения царей

Присутствовавшие в маджлисе, часть из которых, естественно, не испытала страстной любви, не считая ее вообще дозволенной, и не сгорала, подобно несчастной соломинке, от пламени любви, лишь только увиделись с тем избранником красоты и прелести, несмотря на свою суровость, в одно мгновение вскочили с мест. Все собравшиеся были очарованы прелестью редчайшей красоты [юноши]. Верховный малик устроил маджлис /278/ на покрытом цветами лугу в саду присутственного места, где не было ни пыли, ни других изъянов. Организовал праздник, словно украшение возлюбленного чистоты или подобный сердцу праведных, свободному от всяких сомнений. Собрание то он украсил присутствием саййидов и улемов, поэтическими и прозаическими сочинениями. Пригласил на пир уважаемых людей, чьи мысли, несмотря на зрелость [возраста], были совершенно невинны, как сердце Йакуба, потерявшего сына{421}. Отдал ему ту розу с прелестного куста роз, тот кипарис с луга величия. Отправил ему навстречу двоюродного брата того молодца — Муршид-кули-бека сына Хусайнджан-бека, который длительное время находился на службе малика и который стоял на том пиру в ряду стольников и слуг раеподобного пиршества. [Муршид-кули-бек] привез его к царственного вида малику, и он удостоился счастья приложиться к руке малика. В тот день был устроен такой пир, что солнце скрылось в тени палаток и шатров, а луна мечтала о том, чтобы быть в ряду прислуживающих на том пиру. Однако возможности для этого не было. На пиру присутствовала группа молодых людей — родственников и мулазимов верховного малика, ровесников того [кипариса]. [Верховный] малик так хорошо относился к нему, что он забыл о доме своих родителей, о дядьях с материнской и отцовской сторон. Застенчивый юноша наслаждался своим [нынешним] положением, однако страшился власти мирзы. А великий малик заявил: «Мне стало достоверно известно о прибытии Рустам-мирзы. Было бы неблагородно оставлять сего юношу без поддержки и лишить его защиты. Посему надо поручить его мне, я отвезу его в крепость Кал’а-йи Фатх, твердыню, на которую можно положиться. Все переговоры с мирзой и его приезд я беру на себя. Однако, принимая во внимание молодость юноши и его происхождение, нельзя в деле его защиты впадать в крайность».

Увидев, что удовлетворительного ответа от высокого порога защиты отцов не последует и что Малик Наср ад-Дин еще раньше забил гвоздями смысла форточку красноречия так, что ни у кого не было возможности сказать [свое мнение], великий малик сел верхом на коня и уехал из парка в Джарунаке в Сарабан. Зу-л-Факар-бек, которому тоже наскучил тот сад, приехал в крепость Джарунак. Ему определили дом [для проживания]. Однако большую часть времени он проводил в доме [сего] бедняка в нижнем Джарунаке. /279/ [Сей раб] вел духовные беседы с той цветущей розой на лугу мужества и человеколюбия.

В это самое время в крепость Джарунак приехал Малик Байазид, передал послание и рассказал всю правду о том, что мирза от нетерпения собрался ехать за Зу-л-Факар-беком в Систан. Я поручился привезти его и тем самым удержал мирзу от похода. Его полные искренности слова подтвердились. Однако из-за беспечности народ [Систана] жил одним днем.

В то время верховный малик не покидал гарема ни днем, ни ночью. Большую часть дней он спал. После того как он был одержим безумием, о чем немного уже было написано, у малика вошло в привычку один год до конца весны разъезжать верхом на коне, совершать прогулки, веселиться, устраивать развлекательные собрания. Весной следующего года он проводил время в одиночестве, никого не принимал к себе, коротал дни за чтением исторических сочинений, совершенно избегая занятий делами. В тот год он вел именно такой образ жизни. Сколько [раз] ни приходил к нему Малик Махмуди, чтобы рассказать ему о делах, о прибытии Рустам-мирзы, посоветоваться об [отражении] врагов, он откладывал беседу с утра на вечер, с вечера на вечер следующего дня и т.д. [Малику Махмуди] не удавалось поговорить [с ним]. И вот однажды [сей] раб отправился в дом Малика Наср ад-Дина. Малик Зариф и Малик Наср ад-Дин посовещались друг с другом и открыто сказали о попытках мирзы. [Сей] бедняк передал услышанное [своему] брату. Утром мы вместе отправились к малику. Сотворив молитву, [сей] раб вошел в гарем и сказал малику: «Вот уже месяц, как мой брат приходит [к вам] и уходит, не получив возможности сказать [вам] двух слов. Выходите и подумайте о своем положении». Малик вышел в прихожую гарема и потребовал к себе Малика Махмуди. Малик Махмуди изложил ему то, что носил на сердце, и передал рассказанное мною.

«Двадцать лет{422} прошло с тех пор, /280/ как умер ваш отец, — сказал в ответ малик, — однако его служба не идет ни в какое сравнение со [службой] Малика Махмуди!» — «Если ты не веришь моим словам, — отвечал Малик Махмуди, — послушай моего брата, который сам слышал об их приготовлениях».