Хроника времен Карла IX

— Бог ты мой, приятель, какой дьявольский кинжальный удар! У тебя бешеная рука. Чорт меня возьми! Что скажут теперь господа утонченные дуэлисты Парижа, если появятся молодцы из провинции вроде вас? Скажите на милость, сколько раз вы дрались на дуэли?

— Увы, — ответил Мержи, — это всего первый раз. Но ради бога, окажите помощь вашему другу.

— Чорта с два! Вы его так ладно пристроили, что он не нуждается ни в какой помощи: клинок в мозгу. Удар такой жесткий и сильный, что… взгляните-ка на эту кровь, на эту щеку: кинжальная рукоятка вошла туда, словно печать в мягкий воск.

Мержи задрожал всем телом, и крупные слезы капля за каплей потекли у него по щекам.

Бевиль поднял кинжал и внимательно стал смотреть на кровь, наполнявшую выемки клинка.

— Вот и инструмент, которому младший брат Коменжа должен поставить толстую свечу: этот прекрасный кинжал сделал его наследником богатейшего состояния.

— Уйдемте отсюда, уведи меня отсюда, — сказал Мержи угасшим голосом, хватая брата за руку.

— Не сокрушайся, — сказал Жорж, помогая брату надеть камзол. — В конце концов человек, которого ты сейчас убил, не слишком уж вызывает сожаление.

— Бедный Коменж! — воскликнул Бевиль. — И сказать только, что убил тебя юнец, дравшийся первый раз в жизни, тебя, дравшегося сотни раз. Бедный Коменж!

Этими словами завершилась надгробная речь Бевиля.

Бросив последний взгляд на друга, Бевиль заметил часы, висевшие согласно обычаю тогдашнего времени у покойного на шее.

— Чорт возьми! — воскликнул он. — Ты уже не интересуешься знать, который теперь час!

Говоря так, он снял часы и спрятал себе в карман, пробормотав, что брат Коменжа и без того будет богат, а ему хочется иметь что-либо на память о друге.

Так как братья собрались уже итти, он крикнул им, торопливо надевая камзол:

— Подождите меня! Эй, господин Мержи, вы забыли свой кинжал. Не потеряйте его, смотрите! — он вытер рубашкой убитого клинок кинжала и побежал вдогонку за молодым дуэлистом.

— Утешьтесь, дорогой мой, — сказал он ему, когда все садились в лодку, — не делайте плачущего лица, послушайте моего совета: вместо того чтобы плакать, отправляйтесь сегодня же к вашей новой любовнице. Ну, перевозчик, греби так усердно, словно ты добиваешься в награду целой пистоли. Вон приближаются к нам люди с алебардами. Эти господа — сержанты из Нельской башни, а нам едва ли нужна встреча с ними!

Глава двенадцатая БЕЛАЯ МАГИЯ

Сегодня ночью приснились мне дохлая рыба и битые яйца, а от господина Анаксарка я узнал, что битые яйца и дохлая рыба означают несчастье.

Мольер

, «Великолепные любовники».

Люди, вооруженные алебардами, были караульщики из военного дозора, всегда находившегося по соседству с Пре-о-Клером, чтобы во всякую минуту быть наготове прервать ссоры, обычно разрешаемые на этой классической земле дуэлей. В силу укоренившейся привычки они двигались очень медленно, чтобы притти к тому моменту, когда дело будет уже закончено. Это было вызвано тем, что их попытки восстановить мир большею частью встречали весьма неблагосклонный прием. И неоднократно бывало так, что непримиримые враги на время мирились — лишь бы соединенными силами отразить вмешательство солдат, стремящихся развести противников. Таким образом, обязанность этих дозорных чаще всего сводилась к тому, что они оказывали помощь раненым и уносили тела убитых. Так и на этот раз обязанности стражи свелись к тому, чтобы выполнить последнюю задачу, которую они по обыкновению довели до конца, то есть опорожнили карманы несчастного Коменжа и поделили между собой его одежду.

— Дорогой мои друг, — сказал Бевиль, оборачиваясь к Мержи, — могу вам дать совет: пусть вас как можно скорее тайно переправят к господину Амвросию Паре; он удивительный человек на случай, если нужно заштопать какую-нибудь рану. Правда, он еретик, вроде самого Кальвина, но его познания пользуются такой славой, что к его помощи прибегают самые завзятые католики. До нынешнего дня лишь одна маркиза Буасьер избрала храбрую смерть, чтобы не обращаться к гугеноту ради спасения жизни. Таким образом, я закладываю десять пистолей за то, что она уже находится в раю.

— Рана — это вздор, — сказал Жорж, — не пройдет и трех дней, как она затянется, но у Коменжа есть в Париже родственники, и я боюсь, как бы они не приняли его смерть слишком близко к сердцу.

— Да, да, у него осталась мать, которая приличия ради почтет своим долгом возбудить против нашего друга судебное преследование. Ба! просите о помиловании через господина Шатильона. Король немедленно согласится: ведь он как воск в руках адмирала.

— Мне хотелось бы, если это возможно, — произнес Мержи слабеющим голосом, — мне хотелось бы, чтобы адмирал ровно ничего об этом не знал.

— Но почему же? Неужели вы думаете, что эта сивая борода рассердится, узнав, как молодецки протестант отправил на тот свет католика.

Мержи ответил только глубоким вздохом.