Хроника времен Карла IX

— Нимало! Я говорю серьезно, как никогда. Говорят вам: отправляйтесь на другой берег Сены, а если дьявол не дает вам покоя и вам невтерпеж, то отправляйтесь-ка в монастырь якобинок на улице св. Якова, минуйте две двери святых отцов и вы увидите большое деревянное распятие на домике довольно жалкого вида; как видите, вывеска мало соответствует учреждению. Но, чорт с ней… вы постучитесь и найдете там старуху, весьма услужливую; она из уважения ко мне окажет вам хороший прием… перекиньте жар вашей крови на другой берег Сены, у матушки Блюлар племянницы миленькие и очень услужливые… Понимаете?

— Вы слишком добры. Привет и поцелуй.

— Да слушайте ж, я говорю серьезно. Прошу вас, последуйте моему совету. Даю вам честное слово дворянина, он хорош во всех отношениях.

— Очень благодарен! Воспользуюсь в другой раз, а сегодня меня ждут. — Мержи двинулся дальше.

— Добрый друг, переправьтесь через Сену, вот мое последнее слово. Если вы не послушаетесь и с вами случится беда, я умываю руки.

Чрезвычайная серьезность тона поразила Мержи. Бевиль уже шел, повернувшись к нему спиной, и на этот раз Мержи задержал его:

— Что за чертовщину вы несете, объясните мне, Бевиль! Перестаньте говорить загадками.

— Дорогой мой, я, быть может, совсем не должен был говорить вам так ясно, но, повторяю, переправьтесь через реку до наступления ночи, а теперь прощайте!

— Но…

Бевиль был уже далеко. Мержи бежал за ним минуту, но вскоре, стыдясь, что теряет время, которое мог бы употребить интереснее, вернулся и подошел к саду, в который нужно было войти. Ему пришлось некоторое время ходить вперед и назад, чтобы переждать нескольких прохожих. Он боялся, что им покажется странным, что он входит в садовую калитку в такой поздний час. Ночь была прекрасная. Тихий ветерок смягчил дневную жару. Луна то появлялась, то исчезала среди легких белых облаков. Это была ночь, созданная для любви. На минуту улица осталась пустынной, и тотчас же Мержи открыл калитку и бесшумно запер за собою. Сердце его билось сильно, но он думал только о наслаждениях, которые ждали его у Дианы, а зловещие мысли, возникшие в душе под влиянием непонятных слов Бевиля, исчезли совершенно. Крадучись, подошел он к дому. В полуоткрытом окне, за красной занавеской, горела лампа — это был условный знак. В мгновение ока он был уже в молитвенной комнате своей любовницы.

Она полулежала на очень низком диване, обитом темно-синим атласом. Ее длинные черные волосы в беспорядке рассыпались по подушке, к которой она приникла головой. Глаза у нее были закрыты, но, казалось, она делала усилия, чтобы не поднять веки. Одинокий серебряный светильник, свисавший с потолка, освещал комнату и весь свой свет изливал на бледное лицо и воспаленные губы Дианы де-Тюржис. Она не спала, но по виду ее казалось, что она находится в состоянии мучительного и тягостного бреда. Как только раздался скрип обуви Мержи и шаги по ковру молитвенной комнаты, она подняла голову, открыла глаза и губы, задрожала и с трудом подавила крик ужаса.

— Разве я напутал тебя, мой ангел? — спросил Мержи, становясь на колени перед нею и наклоняясь к подушке, на которую прекрасная графиня снова уронила голову.

— Наконец-то ты, слава богу!

— Разве я заставил себя ждать: еще нет полночи!

— Ах, оставь меня… Бернар!.. Никто не видел, как ты входил?

— Никто… Но что с тобою, любовь моя? Почему маленькие прелестные губки убегают от моих?

— Ах, Бернар, если б ты знал… О, не мучь меня, прошу тебя… Я испытываю ужаснейшие страдания; у меня страшная мигрень… больная голова, как в огне.

— Бедный друг!

— Сядь около меня… и, пожалуйста, на сегодня ничего от меня не требуй… Я совсем больна. Я очень больна…

Она зарылась головою в подушки постели. Из груди у нее вырвался жалобный стон. Потом вдруг она поднялась на локте, откинула широкую прядь волос, закрывавшую ее лицо, и, хватая Мержи за руку, приложила эту руку себе к виску. Он почувствовал сильнейшее биение артерии.

— У тебя холодная рука, мне от нее легче, — сказала она.

— Диана, как бы я хотел быть больным вместо тебя, — сказал он, целуя ее в горячий лоб.

— Ах, да… и я хотела бы… Приложи концы пальцев к векам… Мне станет легче… Мне кажется, если бы я заплакала, я не мучилась бы так. Но плакать я не могу.

Наступило долгое молчание, прерываемое только неравномерными и подавленными вздохами графини. Мержи на коленях у постели тихо поглаживал и иногда целовал закрытые веки прекрасной Дианы. Левой рукой он облокотился на ее подушку, и пальцы любовницы, сплетенные с его пальцами, время от времени сжимали их, словно судорожным движением. Дыхание Дианы, нежное и горячее в то же время, страстно щекотало щеки Мержи.

— Дорогой друг, — сказал он, наконец. — Мне кажется, что тебя мучит что-то большее, чем мигрень. Есть ли у тебя какие-нибудь поводы для огорчений… и, если есть, почему ты молчишь о них?.. Разве ты не знаешь, что, любя друг друга, мы должны делить не только радости, но и печали?