Хроники 1340–1350

Жак Ле-Гри возмечтал о жене мессира Жана де Карружа. Он хорошо знал, что она живет в замке Аржантей с немногочисленной прислугой. Поэтому однажды он выехал из Алансона на превосходном скакуне и, не жалея шпор, примчался в замок. Когда он спешился, местные слуги оказали ему очень радушный прием, потому что он и их господин служили одному сеньору и были товарищами. Дама, не подозревая ничего худого, тоже приняла гостя очень ласково. Она отвела его в свой покой и показала ему много своих рукоделий.

Жак, стремившийся исполнить свой скверный замысел, попросил даму, чтобы она сводила его в донжон, ибо, по его словам, он приехал отчасти для того, чтобы его осмотреть. Дама легко согласилась, и они пошли туда лишь вдвоем. Поскольку дама оказала гостю очень теплый прием, слуги и камеристки решили, что она полностью доверяет ему свою честь. Успокоенные этим, они не последовали за ними в башню.

Лишь только они вошли в донжон, Жак Ле-Гри захлопнул за собой дверь. Дама не придала этому значения, думая, что дверь захлопнулась ветром, а Жак уверил ее, что так и есть.

Когда они оказались наедине, Жак Ле-Гри, поддавшись козням врага человеческого, обнял даму и сказал:

«Сударыня! Знайте доподлинно, что я вас люблю как самого себя! Но мне нужно исполнить мое желание».

Дама очень испугалась и попыталась закричать, но оруженосец плотно заткнул ей рот маленькой перчаткой, которая была при нем. Затем он ее крепко стиснул (ибо он был сильным, хватким и ловким) и повалил на пол. Там он изнасиловал даму и насладился ею, вопреки ее воле.

Сделав это, он сказал:

«Сударыня, если вы хоть словом обмолвитесь о случившемся, вы себя обесчестите. Молчите об этом, и я сделаю то же самое ради вашей чести».

Дама, очень горько рыдая, ответила:

«О подлый злодей! Я буду молчать, но вовсе не столь долго, как вам это нужно!»

С этими словами она открыла дверь и спустилась вниз, а оруженосец — следом за ней.

Было ясно видно, что дама расстроена и заплакана. Однако ее слуги решили, что она огорчена потому, что оруженосец сказал ей какую-нибудь печальную новость о ее муже или ее родителях.

Юная дама ушла в свой покой и затворилась. Там, наедине с собой, она облегчила душу в очень горьких стенаньях и жалобах.

Тем временем Жак Ле-Гри сел на своего скакуна, выехал из замка и вернулся ко двору своего сеньора, графа Алансонского. Когда он предстал перед графом, было десять часов, а в четыре часа утра его тоже видели в графском дворце. Однако, забегая вперед, объясню вам, почему я говорю о временных сроках. Дело в том, что позднее по этому поводу в Париже началась великая тяжба, и все было тщательно расследовано и изучено судебной комиссией.

Тот день, когда с ней случилось это горестное событие, госпожа де Карруж провела в замке совершенно подавленная. Однако она сносила несчастье со всем возможным спокойствием и не стала делиться ни со слугами, ни с камеристками, ибо ясно видела и понимала, что разговоры об этом принесут ей больше хулы, нежели чести. Но она хорошо запомнила и затвердила тот день и час, когда Жак Ле-Гри приехал в замок.

И вот, наконец, ее супруг сир де Карруж вернулся из путешествия. При встрече дама оказала ему очень теплый прием, равно как и все его люди. День прошел, и ночь наступила. Сир де Карруж улегся в постель, однако дама, к его немалому удивлению, ложиться не захотела. Несмотря на его настойчивые призывы, она под разными предлогами отказывалась присоединиться к нему. При этом она с задумчивым видом ходила по опочивальне из угла в угол.

Наконец, когда все их люди уже улеглись, дама встала перед мужем на колени и очень жалобно поведала ему, что с ней случилось. Сначала рыцарь отказывался поверить, что все было именно так. Тем не менее, дама рассказала ему такие подробности, что он был вынужден уступить. Он молвил:

«Ладно, сударыня! Если дело было именно так, как вы говорите, я, разумеется, вас прощаю. Но оруженосцу придется умереть в соответствии с тем советом, который я получу от моих и ваших родственников. А если я обнаружу в ваших словах обман, вы навсегда лишитесь моего общества».

Тогда дама с еще большим пылом стала убеждать его, что весь ее рассказ — чистая правда.