Как будто для того, чтобы сделать ситуацию еще более ужасной, неэффективная вентиляционная система почти не устраняла запах пота, и уровень шума в цельнометаллическом сооружении приближался к адскому: тысячи шагов, криков и воплей эхом отдавались от стальных стен, лестниц и коридоров [23].
А потом кошмар вырвался на свободу. Несмотря на то, что перед отплытием с «Левиафана» были вывезены 120 больных, симптомы испанского гриппа проявились менее чем через сутки после выхода из нью-йоркской гавани. Чтобы сдержать распространение болезни, войска поместили в карантин, а солдаты обедали не вместе, а отдельными группами, чтобы избежать риска заражения, и были заключены в каюты. Сначала они смиренно приняли это решение, полагая, что карантин обеспечивает их безопасность [24].
Вскоре все койки в лазарете были заняты, и другие больные лежали в обычных каютах. Все они были отмечены смертельными симптомами «испанки»: кашель, дрожь, бред и кровотечения. Медсестры тоже начали болеть. Полковник Гибсон, командир 57-го пехотного полка, вспоминал.
К концу первого дня 700 солдат были больны, и «Левиафан» переживал полномасштабную эпидемию. Ужасная правда стала очевидной: «испанка» поднялась на борт судна вместе с новобранцами и медсестрами, направлявшимися во Францию. Необходимо было срочно отделить больных людей от здоровых, чтобы остановить распространение болезни. Были приняты меры для перевода пациентов из переполненного лазарета на 200 коек в каюту F, секция 3, по левому борту. Через несколько минут каюта F была заполнена больными с палубы. Затем здоровые люди из каюты Е, секция 2, по правому борту, отдали
свои койки больным и были отправлены в Н-8. Эта комната была ранее определена как непригодная для проживания, так как плохо проветривалась. К 3 октября каюта Е, секция 2, по левому борту, вмещавшая 463 койки, была реквизирована для больных, и ее обитателей отправили на поиски свободного места на корабле. Как в игре «музыкальные стулья»[42], трое больных солдат выселили четверых здоровых мужчин. Верхняя койка четырехъярусных нар была непригодна для больных, так как медсестры не могли подняться наверх, а больные не могли спуститься вниз [26]. Во время этого ужасного плавания корабельный историк описывал армейских медсестер как «ангелов-служителей во время этого ужасного бедствия. Это были отважные американские девушки, покинувшие дом и уют, чтобы подвергнуться опасности и принести себя в жертву за границей» [27].
Число больных увеличилось, причем у значительной части из них развилась пневмония. На «Левиафане» не было места для 2000 больных и выздоравливающих людей, и не было никакой возможности заботиться о таком большом количестве пациентов. Те врачи и медсестры, которые не заболели сами, разработали систему отделения больных от очень больных. Всех пациентов выписывали из лазаретов и отправляли обратно в свои каюты, как только их температура падала до 37,2 градуса.
Невозможно было точно определить, сколько человек заболело. Многие остались лежать на койках, не в силах пошевелиться и обратиться за помощью. Бурное море сделало морскую болезнь дополнительным осложнением. Молодые люди, никогда прежде не испытывавшие морской болезни, явились в лазарет, а неопытные медики принимали их. Тем временем огромное количество людей с настоящими симптомами гриппа было изгнано из-за нехватки места, и, обезумев из-за того, что они не могли найти дорогу обратно в свои каюты, солдаты просто ложились на палубу. Другие беспрепятственно вошли в лазарет и заняли все пустые койки, какие смогли найти.
Условия ухудшались с каждым часом. Главный армейский хирург полковник Деккер был единственным человеком на борту с военным опытом, способным решить эту логистическую проблему, но 1 октября он заболел сам. Два других врача также заболели и оставались в своих каютах до конца плавания, в то время как 30 из 200 армейских медсестер умерли от гриппа. Таким образом, всего одиннадцать врачей оказались перед лицом все более кошмарной ситуации [28].