Хроники Оноданги: Душа Айлека

— Кого увидели? — бодро взмахнул Карась своим затупившимся с годами баском. Барселонов, Банджо и другие пацаны смотрели вдаль, туда где Летучая терлась боками с Уйчумским трактом.

— Не поверишь. — отозвался Барселонов. Он рассматривал далекий ломаный горизонт в артиллерийский бинокль. — Орда гамбургеров Берингов пролив перешла.

— Опять фрицы что ли?

Барселонов всунул Карасю бинокль.

— Я бы не так удивился.

— Куда смотреть? — спросил Карась.

— Куда хочешь. Он везде.

Карась увидел заслонившую все окуляры белую шерсть. Такую лютую и густую что в ней можно было заблудиться.

— Переверни бинокль — посоветовал Барселонов.

Теперь Карась увидел огромного величиной в половину Ключевой сопки, белого медведя. Он шел прямо на них.

ГЛАВА 14 ЛИЗИНА НАДЕЖДА

Первыми из спасателей на руины Медвежьего Бора примчались два десятка парней из Охи. Во второй половине дня. Лиза и дети с Соколиной Горки увидели как из чахлого дырявого редколесья выехал Степанов на желто-синем мотоцикле, а за ним шли три перемазанные грязью буханки. Последняя медицинская тащила за собой передвижную полевую кухню. Лиза пришла в себя только после того как растянули привезенные палатки. Затопили кухню и дети получили по кружке горячего чаю из первосортного грузинского байхового. Того самого с опилками, а не со стружкой как высший сорт. Тогда Лизу затрясло. Чтобы никто не видел, особенно спасенные дети, она, закусив зубами согнутый указательный палец, зашла за палатку и позволила себе тихонько повыть. Насухую. Без слез. Чтобы никто и подумать не мог. Что у завуча есть не только указка, но и сердце. Это не педагогично. Лиза завыла тихо, едва слышно, единой низкой нотой. Думала о том, что надежды нет никакой. Что у них третий этаж. Сережка Родимов жил на пятом в их подъезде. Он лежал на поверхности, придавленный финским Розенлефом похожим на минибункер ядерной войны. Кранов, чтобы растаскивать завалы, не было. Их ждали к вечеру из Охи, дай Бог, дня через два из Южно-Сахалинска. Два дня… Для кого? Сережка орал как резанный, когда носилки с ним пробегали мимо Лизы. Родимов был весь в крови. Одна нога была переломана. На нее одели быструю шину из двух переломаных досок. Несли его прямо мимо детей. Лиза расставила руки, пытаясь их закрыть от этого страшного зрелиша..

— Мы уже не дети, Елизавета Пална. — буркнул кто-то сзади.

— Вы еще не получили дипломы. И закройте глаза.

На груди Родимова лежала мартышка Бембеков Бася. Она не двигалась. Лиза пошла за носилками. Бася жила на втором этаже. На втором… Она хотела посмотреть. Взять мартышку. Поговорить с ней. Она же на втором этаже! Она же выбралась. Как ее мартышьи мозги смогли. Лиза тронула Басю. Та не двигалась, а Родимов сверлил ее безумными глазами. Он вцепился в короткую голубую шерстку мертво.

— Дай. Дай, Сереженька.

Родимов качал головой и мычал. От дальнейшего развития помешательства ее спас парень, несший носилки. Он был в пожарной куртке и сипел как пробитая велосипедная шина.

— Не трогай, тетка.

— Мне надо. Я ее знаю. Она на втором этаже жила. Под нами. Слышишь? Под нами.

— Дохлая она, тетка. — сипел на ходу парень. — От страха, наверное, сдохла.

Лиза остановилась. Носилки внесли в медицинскую палатку. Через какое-то время в палатке появился черный треугольник. Из него высунулась толстая рука с командирскими часами на металическом браслете. Она держала мышастый комок и вела себя очень нервно. Покачалась туда-сюда, но решилась и отбросила комок в сторону.

— Бася — охнула Лиза.

— Ты что делаешь! — закричала она.

Из темного треугольника высунулось сумрачное лицо в синей круглой шапочке.

— Она же мертвая.