Хроники Оноданги: Душа Айлека

— А у меня для живых времени нет — отрезал хирург и темный треугольник исчез. Лиза положила Басю в неглубокую яму, а закапывал Веретенников. У него была только мать и она работала вахтой на рыбзаводе в Крашенинникове. Степанову больше никого хоронить не придется. А кранов все не было. Ребята из Охи: пожарники, милиционеры, свободные, оказавшиеся в тот момент, непристегнутыми ни к какому делу, мужики и выжившие бродили по морю руин. Кричали. Прислушивались. Кое-где это получалось. Человек отзывался и тогда все спешили туда. С ломами, лопатами. Поднимали, долбили, пытаясь среди холодных серых панелей добраться, почувствовать тепло, возможно, не потерявшейся совсем, человеческой жизни. Но чаще доставали мертвых. Тетя Зина Колесникова. Жорик Абрамов, мальчик из 4 «В», дядя Коля Недобрый. Из ее подъезда. А нашли почему то на самом берегу. Рядом с Катасоновой разбитной бабенкой из школьной теплицы. Она их всех знала. И живых и мертвых. Ни дочки ни брата среди тех кого вытащили не было. Лиза сорвала голос. Один из спасателей, тот самый, что нес носилки с Родимовым, накинул на ее грязное рубиновое платье пожарную куртку. Шпильки отломились еще на Соколиной Горке. Лиза этого не чувствовала. Перебиралась через завалы, груды обломков, хрипела сорванным горлом. Ей нужно было оставаться собой. Не сорваться в манящую желанную бездну. Землетрясение ей помог пережить случай. А собственное душетрясение?.Сама, голубушка, сама! — подстегивала себя Лиза. Она находилась ровно посередине, там где должен был быть ее дом. Сидела на раскрытом Розенлефе. Он чуть не похоронил Радимова. Сидела среди разбитых банок, помятых консервных жестянок. По кучке черного перегноя ползали красные с желтым вонючим ободком черви. Радимов был рыбаком. Лиза давила их без жалости.

— Почему? Почему? Почему?

И тут она наконец заплакала. По-настоящему. Может быть впервые, после того случая во втором классе, когда ее несправедливо обвинили в том, что она украла золотую цепочку у Ирины Корольковой, маминой знакомицы. А она не крала… Не крала! И теперь снова эти большие, сорвавшиеся с цепи, слезы. Они затопили глаза и горло. Самые жгучие, куда там перчикам чили. Самые пронизывающие, до мозговой кости, куда там холодным охапкам ноябрьского ветра. Самые справедливые. За вставшим колом мягким диваном Абраменковых из пятого дома с кожаными подлокотниками, предметом абсолютной лизиной зависти и одной из причин ее похода к этим шаромыжникам в МММ к брату и Засентябрилло ее нашла Редькина. Большая, в два раза крупнее Лизы, она тащила в руках охапку одежды в цементной серой пыли.

— Ты что, Редькина? — быстро поднялась Лиза на ноги. — Ты где? Это нельзя. Это мродерство.

Одежду Редькина не бросила и не ответила плаксиво. Говорило уверенно, куда как серьезней теперешней Лизы..

— Ночью холодно будет, Елизавета Пална. А это нам сейчас важнее. Половину возьмете?

И Лиза подчинилась. Взяла у Редькиной пальто Семеновой на атласной красной подкладке, две куртки и меховую шапку.

— А это? Тоже чтобы не замерзнуть?

Лища помахала перед Редькиной красивыми лаковыми лодочками.

— Это Свищевой. Из 7 дома.

Редькина смутилась.

— А я и не заметила. Как то само собой получилось.

— Эх, Редькина. Не так ты начинаешь жизнь.

Много хотела еще что сказать. Но опомнилась. Огляделась. Совсем то, что окружало их не походило на учительскую.

— Да у тебя и размер, наверное, не тот. Это 39.

— А я газеты напихаю, Елизавета Пална. — Редькина быстро заговорила и не красивые с короткими ресницами глазки осветились внутренним нежным светом. Она была из тяжелой семьи и Лиза сама отдавала ее матери свои старые зимние ботинки. Но за всю свою школьную жизнь Редькина ничего не украла. И что сейчас… Лиза впихнула туфли Редькиной обратно. Они пошли, спотыкаясь по застывшему морю.

— Что это? Что это? Смотрите Елизавета Пална. Краны идут! Краны идут! — закричала Редькина.

Два Ивановца держали не меньше 50-ти. Сложенные стрелы подпрыгивали в упорах. Они остановились. Зарылись в гравийную дорогу. К ним сразу побежали люди. Побежала и Лиза с Редькиной. У Лизы опять появилась надежда.

Шершавкин пошевелился. Поискал рукой Лизу. Племянница взбежала пальчиками по его ладони и охватила запястье.

— Дядя. Сколько нам еще здесь сидеть?

Шершавкин лежал на животе. Перевернуться не мог. Кровать бабушки лежала не прямо. Задние ножки ушли вниз и придавили ноги. Не сильно. Но шевелиться без нужды совсем не следовало. Лизе нормально, а Шершавкин человек взрослый и представляет себе сколько над ними неуравновешенных каменных тонн. Им дай волю. Раздавят не помилуют.

— Не долго, кнопка. Слышишь? Шумят.

Шершавкин ничего такого не слышал, но как первостатейный махинатор знал точно. В реальности главное иллюзия. Если иллюзия реальна значит реальность не иллюзорна. Как то так. Будто горячий блин с ладони на ладонь перекидываешь.

— Сейчас уже наверное из Москвы корабли к Сахалину идут.

— Из Москвы.

— А то… Ты думаешь, что… Я же депутат.

— Тебя еще не выбрали. Мама сказала.

— Мама… Больно много она знает.

— Она завуч.

— А я не знаю. Я то лучше всех это знаю.