Читаем Хроники. От хулигана до мечтателя полностью

Природным комплектом «руки-ноги-голова» никто из нас не дорожил. А с теми, кто дорожил, мы не водились — трусость вызывала презрение. Но и их точка зрения не лишена смысла: в драке действительно могут что-нибудь сломать, в том числе голову. Впрочем, мы чаще отделывались синяками-ссадинами. А фингал, рассеченная бровь или сломанный нос — это даже красиво, когда не болит... Так что пацанам Майского нечасто предлагали быть лицом изданий или торговых марок. Вернее, за всю историю города это предлагали только мне. И то — гораздо позже...

Гм... Помните, я говорил о размеренной жизни в лучших уличных традициях? Вот это она и есть.

Конечно, были не только драки. Иными вечерами нам горячим парням, удавалось договориться и замутить какой-нибудь мирный позитив. Например, ликбез по танцам среди цыган. Потому что секция — в школе, а цыгане в школу не ходили. Зато у них был я. И огромные — по метру — растерзанные колонки тоже были. Зимой и летом я приходил во двор к цыганам в своих незабвенных кроссовках, — которые уже ломались на морозе и трескались на жаре. Приходил и зажигал! Со мной танцевали двенадцати-, пятнадцати- и даже девятнадцатилетние, взрослые!

...Сила музыки — страшная сила. Чтобы лишний раз в этом убедиться, я, случалось, брал аккордеон и ходил по улице, играя. Представили? Жаль, не существует роликов с записью этого незабываемого зрелища. Вам бы понравилось.


Глава 3

УРОКИ ЛЮБВИ

Любовный четырехугольник • Самураи в подвале • В темноте под окном... • Как я чуть не умер от удушья и получил травму на всю жизнь • Необыкновенная девушка • Все серьезно • Успех придет — ради нас! • После выпускного бала • Эпистолярный роман • Мы поспешили... но жизнь продолжается 


 


Первая любовь, снег на провода-а-ах!.. Если не считать чувства к ангелу земному Елене Николаевне, то впервые я влюбился в третьем классе.

Девочку звали Женя. По ней страдали также два моих закадычных друга, Толик и Саша. Но сердце нашей красавицы не принадлежало никому... Чувствуете надрыв?.. А тогда он был, и неслабый.

Женечка была отличницей; в то время все почему-то любили исключительно отличниц. Я же к четвертому классу опустился до хорошиста, каковым и остался до получения аттестата.

Эх, она была яркой девчонкой! Блондинка с задорной ямочкой на подбородке, всегда нарядная, веселая, немного... э-э... строптивая?.. немного упрямая — вот это точнее. И как тут не влюбиться молодым джигитам?..

Я представлял себя Жениным защитником. Уже в младших классах я посещал секцию дзюдо в подвальном помещении завода ЖБИ. Там было душно, пыльно, да и потные дзюдоисты воздуха отнюдь не озонировали. Зато тренер кричал грозное «хаджумэ!», и это навевало мысли о самураях. Я тренировался всерьез, участвовал в соревнованиях и даже выиграл один спарринг. Так что в моем лице простую кабардино-балкарскую школьницу Женю защищал весь многовековой опыт японской борьбы.

После уроков мы с Толиком и Сашей препирались за право встретить Женю у входа и нести ее портфель. A по вечерам, вместо тренировок в подвале завода, мы садились на велосипеды и ехали к ее дому, дабы тайно приобщиться к загадочной девичьей жизни. Приобщались так: покупали семечки, занимали лавочку под Жениными окнами и смотрели, горит ли у нее свет.

Иногда наша пассия выходила на улицу — почтить вниманием своих кавалеров. Мы галантно развлекали даму беседой о заморских диковинах, школьных интригах и о прочей ерунде, которую невозможно вспомнить. Если при этом мне удавалось коснуться ее плеча или руки, я на время выпадал из реальности... Обратный путь на верном, но своенравном вороном велосипеде, скачущем по ухабистой дороге, я коротал, предаваясь мыслям — восторженным и благонравным.

Я чувствовал, что мне мало, решительно мало забавлять Женю разговорами — нужны подвиги. Или хотя бы выдающиеся поступки, но такие, чтобы ей сразу стало понятно, что я неповторим. Однажды я сказал ей:


НАШ 3 «А» КЛАСС. ЖЕНЯ ЧАЛОВА — ВТОРАЯ СЛЕВА В ВЕРХНЕМ РЯДУ


— Вот ты живешь себе и не знаешь...

Здесь я выдержал интригующую паузу.

— Чего не знаю, Витя? — наконец спросила Женечка.

— Как долго я могу не дышать!..

Затем я глубоко вдохнул и зажал нос.

Вот так мы и стояли — синеющий мальчик с выпученными глазами и обескураженная его силой воли девчонка.

Потом я потерял сознание. И упал мордой вниз. Простите, лицом. Все равно не очень приятно... Женя помогла мне подняться, но выдающийся поступок, увы, не оценила. что ж, упрекать себя мне было не в чем: я сделал все, что мог. Я отправился домой, стараясь держать голову повыше, — внезапная встреча с асфальтом фатально повлияла на мой нос. Мне не очень нравится слово «всмятку», но именно так он и разбился.

После этого мой дорогой шнобель много лет оставался чуть искривленным — в зрелом возрасте мне пришлось делать операцию для восстановления нормального дыхания. Воистину, первая любовь не проходит бесследно...

***

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное