Хроники полёта на Марс 2078. Воспоминание

Казавшееся ржавым песчаное покрывало Марса, состоящее из пыли и шершавых кусочков щебня, частями гладких от некогда прошедшей вулканизации планеты, как бы шлифованные, а также примеси мелкого песка некогда распавшегося от окисленного железа и зернистого обломочного материала. Поэтому на расстоянии в миллионы километров от Земли Марс казался кроваво-бурым. Однако никто не знает, что в ночной темноте при попадании света Фобоса на бесконечную пустыню Марса он имел иной вид. Казавшаяся днем безжизненной, ночью поверхность представлялась как земная.

Наблюдая за проносившимся пейзажем, Ястребов первым нарушил тишину. Его задорный нрав, выточенный с детства полтавским краем, казалось, непоколебим ни перед чем на его пути.

– И все же заметьте, друзья, здесь как-никак красиво.

Это было необычное похищение, иным словом астронавты их перемещение никак не могли назвать. Все это время они сохраняли молчание, пытаясь осознать то, что с ними произошло. Что это за существо, что было выше их ростом? И где они сейчас, чем движима эта повозка?

Внутри помещения не было ничего, что напоминало бы отдельную кабину управления, какие-либо механизмы. Если она работает дистанционно, то кто может ее контролировать и где ее конечный пункт? Все эти вопросы сейчас были у каждого. Но им оставалось лишь наблюдать и ждать.

– La bellezza non è eterna2, – поддержал русского Луалазье.

Ястребов посмотрел на него, оторвав взгляд от окна.

– Вечной быть может только любовь, – перевел русский, узнав некоторые слова. – Да и та может рассесться, как металл под коррозией, из-за привыкания к наслаждению ей. А как привыкнет, – он вновь повернул голову к собеседнику и задумчиво продолжил, – так в прекрасный момент может и позабыть тебя, может стать неустойчивой, как в конструкции материалов, а по отношению к тебе… Откажет тебе… – Ястребов пытался вникнуть в разнообразие пейзажа, но вновь посмотрел на итальянца, желая узнать, смог ли тот понять смысл его слов. Снова отвернувшись на бежавший за окном ландшафт, убедился, что итальянец его слушает. – …В надежде, – закончил он.

– Дом, ты меня удивляешь, приятель, – Андрей Ястребов вновь обратился к коллеге, показав белозубую улыбку, – ты становишься поэтом, стоя на краю!

– Ну, не на таком уж и на краю, Андреич… – намекнул Доминик на гладь ландшафта, появившегося в проеме окна, растекшегося по нему светом от Фобоса в момент их разговора.

Ястребов улыбнулся, радуясь его оптимизму. Обычно так разговаривали лучшие друзья.

– Ты знаешь, глядя на все это, мне вспоминается песня одной группы, – Ястребов задумался, – не помню ее названия. Но ей больше сотни лет.

Земля в иллюминаторе,

Земля в иллюминаторе видна…

И еще что-то…

И снится нам не рокот космодрома,

– декламировал он, —

Не эта ледяная синева,

А снится нам трава, трава у дома.

Зеленая, зеленая трава.

– О чем эта песня? – нарушил молчание любознательный итальянец.

Он неплохо был знаком с русским языком, но все же лингвисту захотелось услышать от самого русского смысл так малоизвестного текста из русского фольклора.

– О! Коллега, эта песня о том, что нам всегда будет сниться то место, где мы родились, где бы мы ни находились…

Ястребова оборвал появившийся в динамике едва уловимый для слуха всхлип. Узники оглянулись друг на друга. Лунный блеск выдавал сквозь забрало шлема едва видимое недоумение на лице каждого из пилотов.

– Андрей… – вспомнил Ястребов об их третьем спутнике. – Ты плачешь? – спросил он примкнувшего к стене Андрея Волона.

– Я хочу домой… – не спеша ответил француз.

Талантливый по жизни, непоколебимый ученый вдруг раскис, и, как оказалось, это удивило его товарищей, им представилось воображению, что он сейчас сделает немыслимое.

Небольшой, овальной формы вагон продолжал пересекать пустынный ландшафт, иногда сменяющийся горными образованиями пустыни. Кроме трех представителей пилотов ЕУК (европейской ученой конвенции) на всем протяжении их пути, равного трем тысячам километров, не было ни одного живого организма. Астронавты были единственные живые существа, следовавшие в неизвестном им направлении на неизвестном транспорте.

По бокам вагона было по два в три метра высотой и шириной в четыре метра проема окна и по одному в конце и спереди, открывавшие огромную панораму. Но даже в этой безмолвной тишине не хотелось говорить ни о чем. Лишь созерцать, ждать и удивляться просторам четвертой планеты Солнечной системы.

Вдруг земляне не заметили, как оказались в полной темноте. Друг друга можно было найти лишь на ощупь, но почувствовать тела сквозь термический скафандр нелегко. У Ястребова была привычка к экстремальным ситуациям, но не имелось никакого желания пошутить по этому поводу.

Было непонятно, остановился транспорт или нет.