Хроники полёта на Марс 2078. Воспоминание

Однако Андрей Ястребов не ответил неграмотному итальянцу о структуре русских жилищ. Его голова была занята другими вопросами.

– Черт побери, да откуда идет свет в этих казематах?

Тусклое освещение вполне давало возможность видеть людей и края пещеры.

– Гляньте-ка вверх. Может, вы различите кратер? – Подняв голову и вглядываясь в темноту, Ястребов хотел привлечь к своим догадкам других астронавтов. – Это ясно как дважды два: магма застыла моментально, как только первая часть ее вышла наружу.

В разговор вступил молчавший бортинженер:

– И не спрашивайте ни меня, ни себя, пожалуйста, кто здесь расчистил все и так прибрался.

Ни Ястребов, ни Луалазье даже не подумали об этом, но оба посмотрели в сторону умного коллеги. В действительности же строение вулкана, где некогда, вероятно, образовывался очаг горячей лавы, напоминало лишь пространство обычной пещеры.

Около полутора часов в помещении кто безмолвно сидел, кто стоял, кто бродил, как Ястребов. Стало ощущаться состояние голода. Русский в который раз прижимал палец к уху в надежде услышать малейший сигнал в наушнике.

– Крона, Крона, я Айсберг, прием… – тщетно вызывал он «Паларус».

– Бессмысленно, – сказал Волон Ястребову. – Она не слышит нас, – вздохнул, поддавшись отчаянию Волон, – если вообще когда-либо сможет услышать…

Настроение французского коллеги удивляло русского. Всегда подтянутый, смотрящий с уверенностью вперед, и, если что-то вдруг не так получалось у него, Волон во что бы то ни стало старался приложить максимум усилий для разрешения проблем. Теперь он был не похож на самого себя. Был не таким, каким представлялся команде раньше. Он сидел, вжав подбородком в колени, задумавшись, возможно, о семье, которую так расхваливал в начале полета и о которой вспоминал в последнее время все чаще. Он был похож на одинокую каменную фигуру.

«Конечно, – думал про себя Ястребов, – ему есть что терять, он как в консервной банке, да и давненько уже… Да, это тебе не на Луне или “Вираже”4, где в любой момент может подойти помощь. Теперь же он… – вздохнул русский, глядя на отрешенного француза, – за пятьдесят миллионов километров от своей родной планеты и где-то глубоко под землей в плену у иных существ, эх, на Марсе».

Планировавшееся отправление на четвертую планету ассоциировалось в научном конгрессе с самыми длительными перелетами, даже телескопическая установка на спутнике Земли, передающая сигналы с промежутком в одну долю секунды, считалась идеальнейшим источником внеземного вещания по сравнению с нахождением людей на этом участке.

«Но кто они… – Ястребов быстро переключил свои размышления, – чего они хотят от нас, а вдруг мумифицировать… Или просто посмеиваются над нами, наблюдая как за обезьянами. – Ястребов вновь вскинул голову, осматриваясь по сторонам, пытаясь найти что-либо, что напоминало бы ему о скрытой видеокамере. – …как мы подыхаем с голоду, что будем делать, не схаваем ли друг друга. Уроды!» Ястребов заметил, как у него начали шалить нервы, он тут же осекся, пытаясь привести себя в норму. «Да, это не военное время в траншеях и полное бремя от тягот оккупации».

Русский пилот вспомнил, как брат его деда рассказывал о войне, ставшей историей шестьдесят лет назад. Когда его отцу исполнилось всего три года, дед был призван на «восточную войну», на борьбу с террористами, едва не перешедшую в третью мировую. В ряды силовой армии деду вновь пришлось вступить, когда он после вооруженных сил уже работал простым электромонтером на заводе, где познакомился с бабушкой будущего русского астронавта.

Брат дедушки отзывался о нем с уважением.

Вернувшись с прикаспийского фронта приволжской стороны, дед Андрея принес с собой награды: две правительственные нагрудные медали за боевые действия силовых структур и знак о ранении. Тогда, отвоевав, он восстановился на заводе. Отработал там недолго и, взяв детей, покинул родной город.

Ястребов никогда не забудет тех дней, когда дед с ним, еще ребенком, прогуливался по набережной и учил кататься на велосипеде, а в семь лет подарил коньки, никак не сочетавшиеся с гироскутерами игровыми с прорезиненными вставышами, что считалось первоклассно для молодежи. Однако, по мнению деда, это не развивало физически. Потом, только когда Андрей подрос, он понял, что коньки были хоккейными. Иногда кто-то из ребят удивлялся, где он взял такие коньки. И Андрей всегда скромно отвечал, что ему подарил дед. Мальчиком он всегда отличался от других наличием таких коньков. Когда Ястребов вырос, а деда не стало, то вспоминал о нем и жалел, что редко уделял ему внимание в юности.