Хроники ржавчины и песка

Но я превращался в металл. Плоть поддалась Болезни.

«Добро пожаловать на Афританию», – пронеслось в голове; мысль о том, что больше я не смогу ходить, привела меня в ужас. Оглядев свои руки, я поднялся с колотящимся сердцем. Пятки стали твердыми, как орехи, но, в общем, я мог стоять на ногах и даже вполне нормально их переставлять.

Меня медленно пожирали жажда и покалывание. За ночь я выпил всю свою воду: теперь остается только красть у товарищей.

Я аккуратно пошел вдоль борта, держась за поручень. Многим пришлось куда хуже, чем мне. Чтобы в этом убедиться, ощупал грудь и щеки. Да, металл сковал только ноги. Теперь при каждом шаге я рисковал поскользнуться и шлепнуться на палубу, но хотя бы осколки на полу мне теперь не страшны. В общем, можно сказать, повезло.

Ненадолго, конечно: металл обычно забирается все дальше. Иногда очень быстро, иногда постепенно.

О причинах ходили разные слухи. Поговаривали, например, что дело в птичьих яйцах. Что птицы разносят инфекции, а Афритания, в конечном счете, получает от этого наибольшую выгоду. Если ты не пал жертвой Болезни, тебя невозможно контролировать. Если тебя невозможно контролировать, ты представляешь опасность, угрозу для корабля и для всех Внешних.

Я опустил взгляд на ноги, словно теперь моей судьбой управляли они. Каждый шаг приближал меня к полному подчинению.

Я выругался еще раз. Громче. И мой крик поглотила пустыня.

Ведь Создание объяснит, что делать?

Я в первый раз чуть не потерял равновесие.

Покалывание, зуд, судороги, жажда.

Нужно украсть воду. Немедленно. Иначе я сойду с ума!

За глоток воды и чистую ванну для ног я готов был убить.

Из «Размышлений на Афритании»

командира Гарраско Д. Брэя

Гарраско немного отошел в сторону – так, чтобы овальный солнечный диск не светил прямо в лицо, и вытер лоб носовым платком. Небо было совершенно безоблачным, металлические палубы Афритании раскалились.

Подняв трупы на борт с помощью крана, их оставили на сутки вниз головой. Две огромные фигуры – мужская и женская, возможно, это были мать и сын. Цепи с трудом удерживали вес пятисоткилограммовой взорвавшейся плоти: их подвесили, чтобы из тел высыпалось все, до последней песчинки.

«Человеческие бомбы…

…на закате».

В обязанности Гарраско входило переворачивать огромные чаны, которые наполнялись тем, что было внутри этих несчастных тел: песком, песком. Одним песком.

Обеими руками он вытащил полный чан из-под тела мальчика и подставил пустой. Потом проделал то же самое с соседним. Выругался: чаны ужасно тяжелые. А вонь… нет, вонь его не раздражала – больше не раздражала: за ночь она разнеслась по всему кораблю, так что экипаж свыкся с этим запахом. Гарраско посмотрел на содержимое чанов: песок почти не отличается от того, по которому они шли в пустыне, разве только немного более влажный и красный – словно внутренние органы трупов хотели, чтобы песчинки сохранили слабый след их естественного состояния.

Гарраско поднял первый чан, поставил его на ржавый поручень и опрокинул за борт. Он знал, что этот песок больше не способен проникнуть в человеческое тело через каждое отверстие и не будет взрываться внутри, превращая в кашу мышцы, кости, сухожилия. Абсолютно все.

Интерлюдия 2

На трупах виднелись ужасные раны – настоящие дыры в коже, из которых продолжал вытекать красноватый взрывчатый песок: тот самый, который уже бесчисленное количество раз пробороздила Афритания.

Гарраско опрокинул второй чан и облокотился на поручни, переводя дыхание и вглядываясь в пустыню. Он провел на борту почти девять лет, но на землю сходил всего раз десять, и только трижды – на песок. Конечно, здесь на дюнах, несмотря на все опасности, жили кочевники, которые заражались всевозможными болезнями. Однако взрывчатый песок – это совсем другое, это дело серьезное, потому что спасения от него нет. Вот и мать с сыном, похоже, погибли именно так – неосмотрительно забрели на ядовитую мель, даже не заметив этого.

Их мясо теперь станет пищей Афритании; хотя, честно говоря, трупы были слишком костлявыми, с иссохшей кожей и всклокоченными взрывом волосами.

Сколько раз он уже высыпа́л песок из чанов? Шесть под женщиной и по крайней мере четыре под мальчиком.

Сняв руки с поручней, Гарраско снова посмотрел против света на тени от болтающихся трупов. Корабль двигался, цепи нехотя позвякивали, песок теперь бежал тоненькими ручейками, как в песочных часах. Мешки, которыми для Афритании были тела матери и ребенка, почти опустошены – их можно скармливать кораблю и не бояться, что песок – пусть даже пара песчинок – попадут в сложные механизмы и нарушат их работу…

Афритания

Вода. Ведрами.

Уже несколько часов с черного неба. Без передышки.

Бурля белесой пеной, дождь с мрачным грохотом лупил по металлу – словно гвозди заколачивал.