Хроники ржавчины и песка

Насчет второго вопроса, Внешний, сомневаюсь, что понимаю его: нет, никакой «силы» здесь нет. Есть только мрак. И люди без проблем могут передвигаться по нашим дорогам – трубам. Но об этом ты уже знаешь, да?

Как у меня получается следовать за тобой? Твои шаги… их можно отличить безошибочно. Знаю, ты заражен. Чувствую это – не спрашивай как. Болезнь захватила ноги. Тебе больно?

Теперь моя очередь задавать вопросы. Как выглядят цветы? Не могу вспомнить. Опиши их.

Вас много?

Что происходит на войне?

Почему иногда по палубе никто не ходит? Сколько ночей в одном дне?»

– Война… – подумал Гарраско. Машины против машин. И так испокон веку. Погони, засады, расставленные западни, ожесточенные сражения. И богом забытые люди на борту, ставшие одновременно разношерстным экипажем, обычными зрителями, обреченными жертвами…

Что же до Созданий внизу, то они были ценной добычей при каждом абордаже. Вместе с металлом, захваченным с неприятельских кораблей.

Пройдя метров пятьдесят по подвесному мостику, Гарраско нагнулся, чтобы не удариться головой об арку, и ступил на узкую, уходящую вниз дорожку. Она стала скользкой из-за дождя и в самом крутом месте, чтобы не упасть, Гарраско пришлось идти боком. В конце нее грязная вода доходила ему до середины икр.

Здесь, внизу, раздавался оглушительный грохот.

В этой мутной жиже Гарраско стал пробираться по лабиринту зловонных коридоров. Вокруг – ни одного люка, только бесконечные повороты, туннели и переходы, где едва мог протиснуться человек. Весь квартал затопило во время дождя, с потолка продолжала литься гниющая вода, перемешанная с песком.

Гарраско вымок до нитки. И оглох от постоянного гула, который отражался от каждой поверхности, даже от воды.

Остановившись, он присмотрелся к жиже, по которой шел: на поверхности плавала какая-то красноватая слизь. Сначала Гарраско решил, что она дрожит от шума – гудения, ударов молотов и кувалд, но потом понял: слабое течение направляло ее туда же, куда шел и он, каждую минуту рискуя споткнуться о железные обломки, принесенные сверху ручьями воды.

Пройдя еще несколько метров, Гарраско добрался до лестницы, две первые ступени которой утопали в жиже; ухватившись за перила, он с облегчением вытащил ноги из этой гадости. Стал подниматься, одной рукой прижимая яйцо к груди. Солнечные лучи ударили в спину.

Задыхаясь и обливаясь потом, он выбрался на палубу.

От грохота к горлу подступила тошнота.

В воздухе стояла металлическая и песчаная пыль.

Из рук Гарраско тут же выхватили яйцо и положили так, чтобы оно скатилось в воронку, где уже выстроилась целая вереница.

– Опаздываешь, – прокричала ему на ухо Вания. – Все остальные уже принесли!

В ворохе сыпавшихся искр огромная циркулярная пила вгрызалась в стальной киль вражеского корабля, пытаясь вскрыть его как консервную банку. Корпус уже разрезали посередине: везде беспорядочно валялись обломки; у кормы и носа громоздились колеса.

Воздух был наполнен оглушительный ревом страдающего металла и запахом гари.

Возвращаясь к работе, Вания прокричала:

– Вижу, что ты прошел невредимым по затопленным кварталам! – по лицу девушки скользили золотистые блики, но оба глаза – глубокие, голубые – были живы. Губы же, в ловушке из обезображивающей лицо латуни, шевелились, как червяки в жестяной банке. – Из-за ливня повылезали цветы, – рот девушки искривился в безобразной прорези маски. – Но он хотя бы охладил пилы и фрезы.

Гарраско лишь кивнул. На верфи он обычно не находил слов. Может, зрелище грубой разрушительной силы оказывало на него такое действие, а может – адский грохот и воздух, пропитанный дымом и искрами. Здесь Гарраско чувствовал себя песчинкой, терял способность размышлять. Видел металл, награбленный с захваченных кораблей, и испытывал чувство тревожного беспокойства, грозящего ему поражения: ведь сам он был наполовину из плоти, наполовину из металла, ведь сам он потерпел кораблекрушение…. в прошлой жизни.

Если б только можно было отойти в сторону, поискать утешения у Создания. Он бы выстучал на железе свою жажду знания и получил ответы на все свои вопросы. «К чему эта война?»

Вания пристально на него смотрела. Чтобы скрыть шов на левом виске между кожей и латунью, девушка носила рваную бандану. Верфь была ее территорией, и Вания проводила там целые сутки в совершенном одиночестве. Постоянные помощники ей не требовались: мужчины только приносили яйца для запчастей. В крови у девушки кипела ненависть к машинам и металлу с тех самых пор, как Афритания медленно и болезненно проглотила, разжевала и переварила ее корабль. Работая на верфи, Вания в каком-то смысле доказала, что плоть может выжить в мире металла: она присвоила себе право причинять всевозможные страдания проигравшим и ждала, что однажды отомстит победителю – Афритании.

– У тебя все нормально? – спросила девушка. – Еще немного, и будем в порту…