Хроники ржавчины и песка

Секунда – и Афритания накренилась на несколько градусов. Перепуганные птицы вылетели из тени и принялись кружить над кораблем: хлопанье крыльев, крики, падающие перья.

Скрежет раздираемого металла, лязг разрываемых цепей. Из труб повалили клубы сероватого пара, сливаясь с низкими тучками. Гарраско и подумать не мог, что дымоходов так много.

Поскользнувшись, он влетел в ограждение и чуть не выпал за борт. С ужасом уставился вниз; немного повернув голову, не больше чем в сотне метров от киля увидел гигантский силуэт, появившийся из песка.

Туда же были направлены взгляды всех жителей этого города: богом забытых людей, в лохмотьях, вымокших до нитки, с отметинами Болезни на лице и на руках. У некоторых заражение уже такое сильное, что на коже играют солнечные блики.

Палуба завибрировала. Накренилась еще на несколько градусов. Нагрузка на колеса сейчас, наверное, огромная – корабль пытается сделать поворот, чтобы избежать опасности.

Оглушительный грохот.

В небо взмыли ошметки разорванной холстины и резины. Черный фейерверк. Сразу же за ним – еще два взрыва, таких же сильных, следы которых почти сразу унес ветер.

– Три шины лопнуло, – прокомментировал парень, сидевший рядом с фальшбортом. У него была щека из латуни и большой ожог на челюсти; вместо левого глаза – матовый шарик. На коленях парень тоже держал яйцо.

– Отряды снимут ступицы и поставят другие, – ответил Гарраско. Таков порядок. Любую деталь, которая выходит из строя или теряется в песке, заменяют новой – одной из тех запчастей, что вылупились недавно. Если по какой-то причине это невозможно, остается лишь бросить обломок в пустыне и надеяться, что удастся продолжить путь без него. И ждать, пока птицы, получив новый заказ, произведут соответствующую замену.

Над головой, на взлетной палубе, четверо мужчин заряжали катапульту. Снаряд уже навели на цель.

Обычно, когда такое случалось, толпившиеся на палубе делали ставки. Гарраско надеялся, что Стеклянного Глаза среди них нет. Но на всякий случай отошел от борта. В общем-то, он уже все увидел. Ему срочно нужно отнести яйцо – а идти далеко, вдоль почти всего правого борта; посмотреть можно и по дороге.

Вдруг толпа разочарованно выдохнула: первый выстрел прошел мимо. Стрельба по цветам – редкая возможность перекинуться с товарищами по несчастью парой слов и хотя бы на несколько минут почувствовать себя одной командой, занятой общим делом. Внешние – люди тихие, а из-за долгого, вынужденного пребывания на Афритании они совсем разучились заводить дружеские отношения. Здесь каждый понимал – жить ему осталось не так и много, поэтому заботился только о себе, отвергая любые попытки сближения. Жизнь закованных в металл тосклива и опасна, а Болезнь, которая превращает плоть в латунь, – коварный, непримиримый враг.

Гарраско заколебался. Замедлил шаг. Под ногами раздавались удары. Он хотел не обращать внимания, но потом нагнулся и похлопал по палубе ладонью. Страдавшее от жажды Создание спрашивало, каков на вкус большой глоток дождя.

Да, вот Внутренним он доверял. Они, конечно, не ангелы-хранители, но что-то вроде того. Внутренние никогда не поднимались на поверхность и жили в полумраке – свет к ним проникал только из щелей в металле, пары иллюминаторов да из проеденных ржавчиной прорех. А Создание каким-то образом умудрялось всегда оказываться под ногами Гарраско, словно тень, выжженная на обратной стороне железа. Старательное, верное и немного загадочное.

В блокноте Гарраско уже много лет записывал свои самые интересные беседы с этим Созданием и теми, что были до него. С помощью алфавита, состоящего только из ударов и пауз, существо описывало ему мир внизу, неутолимую жажду, неотступно мучившую каждую секунду, от зари до глубокой ночи, и жизнь в вечном полумраке. Жизнь в аду.

Грохот. Крики ликования.

Гарраско посмотрел на пески. Снаряд попал в самый центр венчика чертополоха-ржавоеда диаметром по крайней мере метров шестьдесят. Мясистые осколки лепестков и пестиков отлетели высоко в небо и теперь горели, кружась на ветру, как кусочки разноцветной фольги.

Напряжение спало: послышались робкие аплодисменты.

С верхней палубы выпустили третий выстрел. Контрольный.

Цветок задело по касательной. Больше осколков от него не было – ржавоед скрылся в свою песчаную пропасть: это означало отступление.

Хлопать никто не стал.

«Здесь, внизу, нас не меньше двухсот. Но точно посчитать сложно – ведь повсюду трубы, – да и зачем?

Ответ на твой первый вопрос: нет, здесь Болезнь не играет никакой роли, но у нас, конечно, есть… физическая оболочка. Как иначе мы могли бы стучать по палубе? Боль, тепло, мрак. Лишь это дарит нам металл. Не очень-то щедро.

Мы мертвы, но все равно опасаемся ожогов. По трубам течет масло. Капает вниз. Наружу вырывается обжигающий пар. Мы научились понимать, когда лучше перемещаться: ночью масло чуть теплое, днем же – просто раскаленное. Но это работает не всегда.