Хроники ржавчины и песка

Каково это – умереть вот так, из-за того, что кто-то вдруг перестал о тебе заботиться? Или просто решил больше не включать двигатель. Самир сразу подумал о своем сердце. Когда оно решит его покинуть?

Сглотнул слюну, словно та была конфеткой для его сердечной мышцы.

Преследователей не слышно.

Мальчик задремал. Во сне картинки сменялись одна другой: страшная буря, старик, примагниченный спиной к килю корабля. Он сам, не умеющий управлять гребнем. Кричит, кричит, кричит…

Очнулся, рот широко открыт.

Корабль над ним пришел в движение.

Самир чуть не попал под колесо – оно прошло в считаных сантиметрах. Еще два приближались очень быстро и точно добились бы того, что не удалось их сородичу.

Мальчик вскочил, отпрыгнул с пути колес, все еще не придя в себя после внезапного пробуждения. Черт, сколько же он проспал? Прислушался. Только детали привода грохочут.

Кто управляет кораблем?

Звездочки горели так бледно, что очертания колес едва угадывались метра за полтора. В такой темноте до-

рогу отсюда точно не найдешь. Остается только положиться на свою интуицию и на удачу и надеяться, что ближе к бокам корабля будет немного светлее.

Еще чуть-чуть, и его раздавили бы следующие два колеса. Но что-то изменилось. Теперь Самир едва успевал уворачиваться. Его осенило: это не он движется медленно, а корабль идет все быстрее.

Самир представил дюну, где нашла пристанище искореженная башня – бастион на защите каких-то неведомых песчаных территорий. Видимо, теперь корабль катился вниз, постепенно ускоряясь.

Мельчайшие песчинки омывали лодыжки.

Вдруг раздался оглушительный хлопок. Стон сминаемого металла. Скрежет раздираемых листов. Самир сделал еще несколько шагов; под ногами – останки одного из преследователей. Мальчик в сердцах пнул несколько обломков. «Один есть!» – подумал он.

Душераздирающий лязг под четырьмя колесами впереди: вторую латунную тварь постигла та же судьба.

Обрадованный Самир с ликованием прокричал в темноту: «ГДЕ ДВА, ТАМ И ТРЕТИЙ, ТЫ ЗНАЕШЬ ОБ ЭТОМ, СКОТИНА?»

Колеса стали мелькать слишком быстро и слишком часто. Он метался между шинами в поднятых ими песчаных вихрях и вопил, опьянев от подаренных ему глотков жизни.

Алеф едва успел отпрыгнуть в сторону.

Ощутил, как двоих товарищей неуправляемое чудовище раздавило колесами. Сам Алеф был в пятнадцати шагах от них и еще какое-то время продолжал упрямо тянуть ненужную больше, провисшую цепь; сзади, словно голодный зверь, к нему приближался корабль-башня.

Почему он вдруг решил прыгнуть в песок – может, подсказало шестое чувство? Или отчаянный вопль раздавленного колесами товарища.

Дюна была выше и круче, чем казалось сверху. И чертовски коварнее. Как же глупо они ошиблись, когда решили тянуть махину, не предполагая, что она просто сметет их со своей дороги.

Корабль-башня набрал ход; железяки оглушительно задребезжали. От корпуса начали отваливаться огромные куски и колеса.

А потом…

Осколки полетели во все стороны.

Шестая латунная звезда с грохотом вспыхнула и погасла.

Самир вжал голову в плечи, но от мелких острых кусочков металла это его не спасло. От боли он согнулся надвое и рухнул на колени; в следующую секунду его, будто кувалдой, ударило солнце.

Над головой – ослепительно синее небо. Далеко-далеко на севере горные вершины окутаны белесыми облаками.

Он лежал на песке ничком, без сознания.

Тело немного прокатилось вниз по дюне и остановилось.

Очередной сердечный приступ. Роковой.

Самир пришел в себя, перекатился на бок и приподнял голову; невыносимая боль в груди парализовала руки и ноги.

Над ним склонился механокардионик. Последний выживший сердцеглот.

У самого подножия дюны высилась исковерканная громадина. Все тонуло в мутной пелене. Корабль въехал мордой в песок и в конце спуска перевернулся.

Дюноход…

Глаза закатились.

Присев на корточки, механокардионик перевернул Самира на спину и принялся выслушивать, словно шестеренку или кардан. Это сердце ничего не стоит. Глупая рыхлая плоть, отсчитывающая последние удары.

Испорченная, умирающая.

Механокардионик поднялся. Поставил ногу на шею Самира. Не отводя пустых глазниц от пустыни, все сильнее надавливал на горло, предвкушая последние вздохи этой бесполезной жизни.

Широко раскрыв рот, Самир захрипел, лицо посинело.

Два слабых удара, и последний, третий, еле различимый. Они поднялись в металл, как пузырьки воздуха со дна колодца…

Интерлюдия

Натянув поводок, Латунный череп рухнул в грязь. Здесь, в двадцати шагах от большого бразильского ореха, кончался его мир.

Он поднял голову от ковра из листьев, вытянул шею насколько мог и понюхал воздух.

Воняло сырой шерстью.

Чувствовалось биение маленького сердца.

Совсем рядом снова сидела пернатая обезьяна. И с любопытством разглядывала бесшерстное двуногое, которое блестело на солнце.

У него за спиной – небольшая полянка в тени раскидистого ореха, а дальше джунгли сгущаются, образуя темно-зеленый лабиринт. К вони обезьяны примешиваются запах перегноя, вековых деревьев и муссонов, кислый аромат цветов. Там, в каких-то восьми-девяти шагах, свобода.