Хроники ржавчины и песка

Упав на колени прямо в грязь, Найла закрыла лицо руками. Голодные, они шли уже много часов, и девочка так устала, что не могла больше пошевелить ни рукой, ни ногой. Несколько минут она просидела, не говоря ни слова, совершенно обессиленная. Во власти судорог и гнева.

Потом подняла голову и с ненавистью посмотрела на своего тюремщика:

– Вытащи ее! Убей же меня! – крикнула она. А про себя добавила: «Иначе я сама это сделаю…»

Механокардионик чуть-чуть ослабил цепочку – вершина его милосердия. Ни отпускать девочку, ни потворствовать ее дурацким капризам он не собирался. Но, пожалуй, можно дать ей немного отдохнуть, перевести дух и набраться сил – ведь до вершины уже недалеко.

В общем-то, они почти пришли. Ущелье совсем рядом. Он слышит, как шумит водопад.

Вокруг – металлические обломки. Многолетняя ржавчина, погребенная под гнилью. Будто мертвый прибой, который они, чужаки, топчут ногами.

Механокардионик принюхался. В воздухе висели мириады мельчайших брызг от водопада, обрушивающегося с огромной высоты.

Дождь все еще не кончился, в барабанящих по листьям каплях играли зеленоватые отблески.

Сердцеглот прислонился к стволу огромного баобаба, наклонил голову, ослабил цепь.

Найла все так же пристально на него смотрела. Девочка прекрасно знала, что механокардионик слеп, но цепочка, тянущаяся из ее груди, говорит ему намного больше, чем можно увидеть глазами: так он чувствует температуру тела, биение сердца, мысли, эмоции… Девочка потянула цепочку на себя и вставила указательный палец в колечко, до которого смогла достать.

Механокардионик поднял голову. Вместо глаз – две темные прорези.

Просунула палец во второе кольцо.

Черноту глазниц заволокла зеленоватая пелена, как будто внутрь железного тела умудрились проникнуть листья и трава.

Третий палец.

Металл издал стон, а из глазниц посыпалась темная стружка.

Что это? Тертые слезы? Он дернул за цепочку, и Найла упала на четвереньки в грязь. Колечки вырвались из рук, порезав большой палец. Девочка начала задыхаться, голова закружилась. Она с испугом поднесла руку к груди и коснулась булавки. Все еще на месте, пронзает плоть до самого сердца. Насколько она большая, девочка не знала, с ладонь наверное, не меньше, а потом – цепочка. Эту булавку вставил ей в сердце механокардионик, положив на грудь ржавую железную коробочку с двумя серебряными рукоятками по краям и несколькими линзами и гайками наверху. Было совсем не больно – как укус комара.

Теперь Найла боялась, что булавка случайно вырвется – например, зацепившись за ветку, – и будет нестерпимо больно. А может, механокардионик специально выдернет ее в качестве наказания. И что тогда – она умрет? А сможет ли сама вставить ее обратно, без помощи жестяной коробочки, которую ее тюремщик неизменно носит на ремне через плечо?

Девочка встала. Механокардионик решил, что пора идти, и слегка дернул за цепь, как хозяин – собаку.

Посасывая большой палец, из которого все еще сочилась кровь, Найла заметила огромную ржавую ступицу, заросшую зеленью. И откуда тут взялось колесо?

Рядом пролетела стрекобабочка с двумя железными завитками вместо крыльев.

– Вот и дорога, – пронеслось по цепочке. – Здесь раньше ходили корабли.

Общались они именно так – словами и мыслями, которые передавались по звеньям цепочки, как ржавчина, перебирающаяся с одного куска металла на другой. Найла узнала, что механокардионика зовут Азур, что родился он на корабле и успел послужить на многих судах, прежде чем был нанят на Афританию помощником паровщика – там и заразился. О цели этого бесконечного, утомительного пути (четыре дня по пескам и четыре – по джунглям) Азур говорил расплывчато; Найла только поняла, что ему надо во что бы то ни стало забрать какой-то ценный предмет, а потом он вернет ей сердце. В целости и сохранности. Это путешествие помогло девочке выучить металлояз, основы которого передались ей через воткнутую в сердце булавку.

Найла плелась за механокардиоником, державшим ее на поводке. Запрокинула голову, поймала губами несколько капель дождя и прищурилась, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть сквозь густую листву. Небо было где-то далеко-далеко, за решеткой из ветвей, причудливых листьев и сочных мясистых цветков.

Насекомые, как летучие болты, жужжали в воздухе.

Сверху стекали маслянистые капли дождя и падали теплые красноватые гнилые лепестки: тропический ливень иссяк, уступив место мороси, которая может сыпаться несколько дней.

Вымокший до нитки Башир открыл ржавый люк и запрыгнул внутрь полубака. Быстро захлопнул крышку, прижался к ней спиной и уперся ногами в накрененный пол.

Среди грохота водопада барабанные перепонки уловили какой-то чужой звук, который стоял в ушах как назойливый писк комара.

Капитанский мостик заливали кровавые отблески, которые отражались от скал, образованных сланцевыми породами из киновари, кварца и меди. Иллюминаторы правого борта, густо усеянные каплями воды, пропускали достаточно света, и видимость здесь, внутри, была лучше, чем на палубах, залитых водопадом.