Хроники ржавчины и песка

– Где-то тут должна быть лестница. Иди рядом и ни в коем случае не отпускай цепочку.

– А если нет, то что? – девочка бросила прощальный взгляд на величественную бухту: суда, молы, подъемные краны, рельсы, пристани, башни, фуникулеры, колодцы, склады – сверху все казалось крошечным, будто петли зловещего ковра. Посмотрела на самый горизонт, где на дюнах перед входом в порт корабли выстраивались в ровные шеренги. И дальше, на покрытые снегом горные пики.

– Азур, а если нет? – громче повторила вопрос Найла.

Но механокардионик сделал вид, что не слышит.

Втаверне воняло горелым маслом, муравьиной кислотой и дешевым пойлом.

За кружкой пива, окутанные клубами табачного дыма, моряки и портовые рабочие обменивались последними новостями: они кричали так громко, будто стояли на разных палубах, а не сидели за одним столом. Почти на всех лицах виднелись отметины Болезни: бляшек с каждого человека хватило бы на небольшого латунного питомца. У некоторых металл покрывал и тыльную сторону ладоней, а костяшки пальцев превратились в железные узелки. В таком случае требовалась изрядная ловкость, чтобы просто поднести стакан или кружку к губам.

Механокардиоников же было только два-три, и все они сидели по отдельности, в стороне.

Почему они предпочитали уединение, Лакруа догадывался, но старался об этом не думать. До последних мгновений жизни человек не знал, умрет он или превратится в механокардионика, и выжившие в конце концов чувствовали себя виноватыми до такой степени, что предпочитали одиночество и не хотели заводить ни с кем дружеских отношений. А люди сторонились слепых и немых сердцеглотов или, в лучшем случае, их жалели.

Однако у Лакруа на возможную жизнь в металлическом обличии были другие планы. Если он выживет, то сплавится со своим кораблем, Бастианом, как полдюжины членов экипажа. Не придется мучиться и искать сердца, металл просто найдет пристанище в металле…

– Муравьиной граппы. Самой лучшей! – сказал он хозяйке таверны, выложившей свой невероятный бюст на стойку. Одну грудь покрывала натертая до блеска латунь, а асимметричный корсаж выставлял ее напоказ как самую сексуальную часть тела.

– Ты один, капитан?

Лакруа ухмыльнулся.

– Если бы. Жду жестяного друга.

Теперь улыбка тронула губы женщины.

– Жаль, ты мне понравился.

– Ты мне тоже!

– Я бы позволила тебе послушать, как бьется сердце в латунной груди.

– Как куранты? – пошутил Лакруа.

Женщина открыла ему бутылку и пошла заигрывать с другим.

Лакруа окинул взглядом таверну и только тогда заметил, что за столиком сидит Азур с какой-то девчонкой.

– А это еще кто? – спросил он, оседлав стул. Найла уставилась на чужака, рука с ложкой замерла в воздухе.

– Меня зовут Найла, а тебе кто разрешил тут сесть?

Лакруа не удостоил ее ответом.

– Ну ты и извращенец, Азур. Ей же лет десять, черт подери!

– Четырнадцать!

– Форточку закрой!

Азура его слова нисколько не смутили.

– У меня есть то, что ты ищешь! – сказал он, а металлический стол перевел вибрации в слова.

Лакруа пристально на него посмотрел. Интересно, куда механокардионик это спрятал? Да куда угодно, хоть в полый живот. Капитан поскреб щетину на подбородке.

– Что ты сказал?

– У-ме-ня-есть-кар-та, – медленно произнес Азур так, что слоги прозвучали будто шесть ударов по столешнице.

– Давай поговорим снаружи.

Найла снова остановила ложку на полпути. Цепочка крепко зажата в кулаке.

– Сначала я доем.

– Ска-жи-что-бы-э-та-тре-кля-та-я-соп-ляч-ка-за-ткну-лась! – сказал на металлоязе Лакруа, и его голос пролетел по цепочке будто пощечина.

– Доедай суп и пойдем, – успокоил ее Азур. А потом повернулся к здоровяку-капитану. – На твоем корабле есть пианола, где мы можем послушать цилиндр?

– Сегодня ночью, в порту!

– А перо и бумага, чтобы записать?

Лакруа разжал ладони. От пальцев до запястья на коже расцвели латунные бляшки.

– Даже если бы я умел писать, то не смог бы удержать перо в руке.

Он посмотрел на девочку.

Найла улыбнулась.

– Говоришь, тебе четырнадцать?

– Почти пятнадцать.

– И ты умеешь писать?

– Я еще и считать умею.

Грохот рухнувшего на палубу железа. Перепуганное хлопанье крыльев.

И больше – ни звука.

Сарган посмотрел на обрубки дымовых труб. Сломанные зубы, торчащие вверх, в темное небо. Разбуженные птицы кружили над кораблем на безопасном расстоянии, ожидая, что произойдет дальше.

Абсолютная тишина.

И только звавший его далекий-далекий голос:

– Саргааааан!

Корабль не двигался. Впервые за долгие недели механизмы молчали.

Сарган перегнулся через фальшборт и посмотрел на дюны у носа корабля. Ровный песок, посеребренный лунным светом.

Каждый шаг доставлял такую боль, что глаза на лоб лезли. Но, может, не все еще кончено? Как-то раз он уже пробовал сбежать с Афритании и знал, что будет непросто. Но все же…

Рухнул на колени. Растянулся на полу, со всего маху ударившись о палубу щекой.

н

а н

а а

н н г а

а а р а

а а а

а С а

а а н н

а а а

г г а а

р р а г

а а н р

С а р г а а а а а н!

а а С

а а а

а а г

р р

г г

а а

н н