Его звал корабль. Он встал на четвереньки, но подняться на ноги не смог. Таинственная сила металла снова прижала его к себе болезненным объятием. Проходя через колено, голос звучал еще настойчивее. Но одновременно чище и прозрачнее. В нем слышался ветер и другие звуки, которых раньше он не замечал.
– Что случилось с (моим) кораблем?
– Скотина, он остановился!
Ы
Т Ы Т Ы должен сделать так, чтобы он
Ы Ы снова отправился в путь!
Т
Ы Ы
Ы Ы
Ы Ы
Ы Ы
Ы Ы
Ы
Ы
Пол отпустил ногу. Теперь Сарган смог подняться, ухватившись за фальшборт. Посмотрел в сторону кормы, окинул взглядом пустыню. Где-то в полумиле по левому борту полыхало пламя пожара. Наверное, там еще один корабль.
С такого расстояния доносился только треск железа, скручивавшегося от огня. И душераздирающие детские стоны в клубах дыма. Как и Афритания, корабль, наверное, направлялся в Мехаратт, чтобы выгрузить в колодцы Внутренних. И теперь они испускали предсмертный вопль среди пламени и ночи.
Корабли ненавидят огонь. И ненавидят молнии, которые часто становятся его причиной.
Как суда ведут себя перед лицом опасности, Сарган не знал. Но на собственной шкуре почувствовал: они могут испытывать страх и тревогу, как зверь, который чует угрозу рыскающего поблизости хищника, надвигающейся грозы или пожара.
Может, у него действительно появился шанс.
Прыгай метров с двадцати и, если не сломаешь себе шею, беги со всех ног. Далеко ли? Отсюда непонятно – слишком темно.
Он усмехнулся про себя. Может, корабль просто оцепенел от страха: увидев, что пламя в нескольких сотнях метров от кормы вздымается все выше, он не прибавил скорости, а поддался панике и встал. Эту догадку подтверждала и неспособность таинственной силы примагничивать металл больше чем на несколько секунд.
Сарган, ковыляя по палубе, запнулся за какие-то железяки. Остановился; в прошлый раз, пытаясь сбежать с Афритании, он не нашел никаких канатов и не представлял, что еще может ему пригодиться. Надо придумать, как смягчить удар о песок, или он переломает ноги. Валявшаяся рядом цепь оказалась слишком короткой и тяжелой. Вдруг среди трухи ему на глаза попалась какая-то тряпка.
Это оказалось намокшее от дождя огромное полотнище – может парус, который использовали как навес от солнца.
Сарган поднял его и проверил на прочность. Ткань вроде крепкая, похоже сгодится. Привязал один край к поручню фальшборта, перекрутил полотнище и бросил вниз. Ударившись о корпус, оно свесилось вдоль левого борта метров на десять-двенадцать, почти до самых колес. Ну уж оттуда он как-нибудь спустится на песок.
От картины, открывшейся перед глазами, у Найлы захватило дух.
Весь порт отливал бледно-зеленым. Такое холодное, зловещее свечение исходило от миллионов светогекконов, спустившихся с корабельных колес. Зверьки вяло ползали по песку в поисках резины: они питались ею и поддерживали шины в рабочем состоянии. У колес каждого корабля – собственный запах, который может поведать о тысяче пересеченных земель.
Гекконов было невероятно много. Отсюда и это бледное, шевелящееся свечение песка.
Пораженная Найла не смогла промолчать:
– Не говорите мне теперь, что гекконы всегда возвращаются на родной корабль!
– Они могут узнать свой из миллиона.
Девочка покачала головой.
– Я не верю. Как это возможно?
– По запаху, – вмешался Лакруа. – Для них свой корабль – как мать.
У причала были пришвартованы маленькие гребни – штук двадцать: рядом с каждым сушились циновки.
Лакруа отвязал два гребня и кинул один канат девочке.
– Умеешь ими управлять? Правая рукоятка – газ, левая – тормоз. Если повернешь обе одновременно – перевернешься.
– А Азур с кем полетит?
– С тобой, красавица. Увидимся у меня на корабле!
– Нам обязательно красть эти штуки?
Лакруа повел плечами.
– Мы их не совсем крадем, просто одалживаем. И потом, от мола до корабля целых полчаса.
Найла снова посмотрела на зеленое, светящееся море. Они вполне могли бы дойти пешком. Ведь гребни раздавят тысячи зверьков.
– Почему мы не можем срезать через пустыню?
Вместо ответа Лакруа вскочил в седло и потянул за рукоятку: моторчик закашлял. С третьей попытки драндулет завелся и поднялся в воздух.
Сарган поискал левой ногой опору, встал на колесо. Постарался найти устойчивое положение. Несколько раз нога соскальзывала, и приходилось начинать все сначала. С третьей попытки он все же смог встать обеими ногами на огромную шину и отпустил мокрое полотнище.
Растирая натруженные руки, посмотрел вниз. По коже пробежал холодок. Он спустился на дюжину метров с помощью паруса, оставалось еще пять – именно такой диаметр у спущенного колеса Афритании.
Присел на корточки. Спина болела невыносимо. В какой-то миг он даже хотел забраться назад, но потом понял – на это просто не хватит сил.