Хроники Смуты. Юность царицы

Марина и Фрозя издали наблюдали за происходящим, приветствуя положенным для этого случая поклоном появление родителя, но отец в тот день не изволил удостоить их вниманием. Собственно, это было делом привычным: пан воевода мало общался с дочерьми и никогда не показывал им ласки и нежности, ограничиваясь принятыми приличиями, а панна Марина без преувеличения могла сказать, что плохо его знала. Ей, однако же, в полной мере передавалось матушкино чувство к нему: любовь, смешанная с чувством долга и страха. Воеводянка одновременно любила и боялась своего вельможного родителя, в ее глазах он был непоколебимым мощным колоссом, перед грозной волей которого склонялись окружающие, но порой девушка так явственно ощущала холод и строгость, исходившие от пана воеводы, что они заставляли содрогнуться. Она хорошо помнила, как несколько лет тому назад батюшка заставил старшего брата Яна жениться на ужасной морщинистой старухе – богатой венгерской графине Другет. Помнила, как Янек на коленях умолял его переменить решение и как пан воевода пригрозил в ответ лишить имени и наследства. «Как смеешь ты забывать о своем долге перед семьей, перед отцом?!» – громогласно вопрошал тогда пан воевода, уповая при этом на то, что будущая невестка заплатит его собственные долги и станет послушным орудием в его планах. Ян, слабый характером и мягкий душой, в конце концов, покорился, но свадьба стала для него началом конца – за три года он угас и умер прошлым летом, а батюшка теперь большими пожертвованиями церкви пытался заглушить боль утраты, из гордости не желая признавать вины своей.

Сейчас Марине было уже семнадцать лет, и все чаще вокруг нее говорили о замужестве, перспектива которого и радовала, и пугала. Все милое и знакомое в родительском доме понемногу становилось обыденным и скучным, хотелось свободы и положения хозяйки, и только одно это делало для нее всех молодых людей ее круга интересными и привлекательными. Но кого выберут ей батюшка и матушка? Спрашивать она не смела, однако трепетно прислушивалась к разговорам, которые вели родители в не столь частые свои встречи с детьми, но до сего времени воеводянка не получила и намека на ответ. И вот теперь, перед Рождеством, панне Марине хотелось в горы, где в темных еловых чащобах, как шепталась между собою прислуга из русинов, жили их кудесники-мольфары: предсказатели будущего, целители и укротители стихий. Уже несколько дней кряду, услышав сбивчивый рассказ «покоювки» – комнатной девушки Ярки о всемогущем карпатском мольфаре Радомире, юная воеводянка желала навестить колдуна, однако думала над тем, как бы измыслить предлог для отлучки. Как и все польские шляхтянки ее времени, панна Марина была прекрасной наездницей, нередко совершала она прогулки верхом по окрестностям на своей гнедой гуцульской лошади Звездочке и любила стрелять на скаку из лука. Вот и одним утром за несколько дней до Рождества направилась она за стены замка верхом, взяв с собой в проводницы рыжую Ярку и двух казаков, собираясь вернуться до наступления темноты и объясниться тем, что заплутала.

Местность вокруг замка была живописно-чарующа и таинственна. Невысокие горы, поросшие лесом, следовали одна за другой, на склонах их теснились многочисленные деревни с крытыми гонтом деревянными церквями «русской веры», как называла их шляхта. Кое-где группами виднелись при них белые каменные кресты, о которых крестьяне рассказывали по-разному: то ли были это кресты на могилах древних воинов, то ли обозначали они место, где когда-то свершилось убийство. Так или иначе, но говорили еще и о необъяснимом над ними свечении и странных звуках, как бы стонах призраков невинно убиенных и грешных душ их мучителей. Карпаты называли «Божьим престолом», местом, где от земли ближе всего к небу, а как известно, там, где Бог, там и больше искушение Нечистого. Кажется, и в то время суеверия здесь возводились в культ как нигде в славянском мире, а языческие обряды соседствовали с христианством.

Ярка привела воеводянку со спутниками в деревню, лежащую на берегу небольшого озера, окруженного еловым лесом. На окраине ее, у самой воды, стояла убогая крытая соломой мазанка, на пороге которой сидел высокий, почти двухметровый широкоплечий мужчина с огромными длинными усами, заложенными за уши, и бросал через крышу дома комки сырой земли. Это и был тот самый «Радек», к которому ходили с просьбами со всей округи.

– Это чтобы куры хорошо неслись, такой обычай у нас перед Рождеством, – тихо шепнула Ярка на ухо госпоже.

«Боже, что скажет мне этот нечесаный дикарь, – презрительно подумала про себя воеводянка. – Да может ли он вообще говорить? И зачем мне было сюда ехать?»

Радомир встал и, поклонившись знатной гостье, отломил ветку от росшей у крыльца вишни, молча подошел и протянул ей ее. Панна Марина брезгливо смотрела на его огрубевшие руки, покрытые грязной коростой, и сделала знак Ярке взять подарок.