Хроники внутреннего сгорания

Кончается год, стоишь на остановке, ждешь и думаешь — ты один во всем мире,

в землю ушли все соки, побелели руки без солнца, беспросветные облака,

ветер треплет объявление «сдаются комнаты» — для тех, кто, как ты, по съемным квартирам,

по гостям, по друзьям, потому что нет ничего своего — только большая тоска.

Закури, кулаком прикрывая спичку, поищи на проезд мелочёвку в кармане,

вот такой хреновый декабрь — по расплывшимся лужам шлепает дождь.

Застывай, каменей, пусть гранитом становятся мягкие ткани,

и вот так затвердеешь, не сможешь обмякнуть, и, значит, не упадешь.

ЙОЛЬ

Вот бывает — серость, тоска и стынь, и не радует ничего, и долги сплошные, везде хвосты, и какое там рождество. И как будто декабрь, а идут дожди, плесневеют стены, туман по утрам, и все время ноет что-то в груди, словно там открылась дыра. И уже не тянет ни вниз, ни ввысь, голова тяжелая затекла...

Ты тогда подготовься и соберись, заверши тут свои дела. Ты рывком попробуй груз доволочь, а потом его брось и бери разбег.

И тогда наступает долгая ночь. Выпадает пушистый снег.

Где-то есть тот лес, где снега кругом, тени веток пляшут на серебре, у деревьев искорки на коре, и синеет озеро черным льдом. Собери костер, с листка подпали, подставляй созвездьям лицо, и услышишь в полночь, как где-то вдали повернется незримое колесо.

Ты не бойся ночи, не бойся тьмы, не пугайся угроз других — и откроются заснеженные холмы, и услышишь музыку в них.

И большие звезды в небе стоят, и мерцающий снег слепит.

«возвращайся домой, наш маленький брат,

полон кубок твой,

стол накрыт».

МАРИЯ

Мария живет на шестнадцатом этаже, мимо ее окна проплывают тучи. Снаружи декабрьский дождик — мелкий, плакучий, скребет, скребет по душе. А на сырую погоду так ноют кости, и в голову как будто вбивают сваи.

К Марии никто не ходит — ни так, ни в гости,

И писем в почтовом ящике не бывает.

Она приучилась слушать сквозь тонкие стены, как дышат, живут, смеются в других квартирах: вот, скажем, соседи слева — Таня и Гена, они поженились назад недели четыре, и так они жарко дышат, смеются громко,и он хохочет, когда приходит с работы…

Мария смотрит долгую кинопленку — с начала отсчета.

Соседка справа — бледная, молодая, приходит поздно, и что-то все время моет, гремит посудой и так протяжно вздыхает, и смотрит фильмы, про счастье чтоб, неземное. Мария слушает, суп наливает в тарелку, и проливает немного на край стола, и синим цветком светит газовая горелка, и отдает немного тепла.

Мария сидит, опираясь на подоконник, и смотрит в окно — там летают мелкие птицы. Кончается год. Соседке сверху не спится, и там играет Энио Морриконе.

Мария думает — вот бы немного счастья, украсить им елку, распорошить по городу. И если всем даром может не получаться, то пусть бы хотя бы было не очень дорого.

Кончается год. День за днем — все одно и то же. Под окнами воет прикормленная собака.

А руки Марии становятся тоньше и тоньше, почти растворяются в синем вечернем мраке.

НОВЫЙ ГОД

Вечер декабрьский салютами весь расшит.

Мира. Любви. И не болеть никому.

Я говорю за тех, кто сейчас молчит

и у окна всматривается в тьму.

Я говорю за тех, кто всегда один,

с кем бы ни жил и ни растил детей,

тех, кто сейчас выдыхает в форточку дым,

тех, кто сейчас молчаливей речной воды,

за одиночек всех полов и мастей.

И наклонился город, который свят,

пусть уже тем, что полон живых людей,

люди за окнами режут на стол салат,

елка стоит, гирлянды висят на ней,

и обнимает, берет к себе на ладонь,

город качает и песню тихо поет:

как же уютно светит живой огонь,

как будет новый, хороший и светлый год.

Вот я стою у окна, выпускаю дым,

вот я дышу на стекло и рисую тут.

Я говорю за тех, кто всегда один.

Пусть нас услышат.

Пусть сегодня придут.

РОЖДЕСТВО

рождество наступает (хорошего вечера),

всходит первая звезда, раздается звон,

рождественская звезда — это дороги, расходящиеся на семь сторон,

вот стоишь на перекрестке (ты меня слышишь?), распахнут и оголен,

в желтых окнах квартир (слышишь ты, я тебя люблю)

женщины расставляют по столам компот, и кутью, и двенадцать блюд.

Мы сегодня все помирились, и любим друг друга, это такой закон,

и в ушах, в голове, в небесах нарастает звон,

(смерти нет, послушай меня) закуриваешь, и руки дрожат твои,

спичка падает на асфальт, и кружатся снежинки, и

(говорю тебе — смерти нет,

нет,

нет,

есть только чудо и рождество),

и дороги на семь сторон, и вокруг совсем никого,

и восходит звезда над твоей головой,

и из окон льется бесконечный свет,

ничего плохого нынче на свете нет.

(будет лето, и теплая трасса, и ковыли,

и травинка в зубах, и рисунки веточкой на пыли)

ты стоишь на своем перекрестке, и мгновения замерли,

за-

мер-

ли.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

1.

Да, все было именно так:

подъезжает маршрутка, открываешь заднюю дверь,

спрыгиваешь в этот мрак,

поднимаешь воротник пальто — мелкий дождь, сквозняк,

переходишь дорогу и дальше идешь домой,

вглубь по спальному району, по тропинке скользкой пустой.

Да, я так возвращалась, это было, я помню, да,

расходились в метро, а потом — киоски, дождевая вода,