Хроники всего мира: Время расцвета

Эмма поёжилась от озноба, когда прочитала про бомбёжку жилых домов. И в очередной раз подивилась, какая странная дружба завязалась между Леманном и Максом фон Геммингеном, мало того что племянником самого графа, так ещё и почти на четверть века старше Эрнста. Они и здесь, на верфи, постоянно ходили парочкой, вечно обсуждая какие-то технические улучшения. Оба неженатые, эти двое занимали всё свободное время работой. Впрочем, Эрнст всё же уделял время подруге время от времени. Читать вот так, от близкого друга, а не из газет, про бомбардировки, какие-то новые зажигательные снаряды, прожекторы в небе было страшно. Видно, что для Леманна это стало обыденностью, и он ничуть не хвастал, а просто рассказывал об очередном своём дне. Но после гибели брата Эмма воспринимала все военные сводки острее. Она не жаждала ни победы своей стране, ни уж, конечно, поражения. Просто хотелось, чтобы это всё закончилось. Хотя умом Эмма Остерман понимала, что, кажется, всё только начинается…

* * *

Милая моя сестра, здравствуй. Я успешно окончил семинарию и получил назначение секретарём в церковь Богоматери в Дрезден. Надеюсь, тебя перестали мучить телесные боли, так хорошо мне знакомые. Израненное тело любит тепло, береги себя от холодного ветра с озера. Родители очень переживают, что ты к ним охладела. Я не знаю всех причин и не буду допытываться, но сейчас, когда мы потеряли Клауса, думаю, лучше держаться вместе.

Молюсь о мире и твоём успокоении, с любовью, Яков.

Эмма еще в прошлом году сообщила брату новый адрес и письма от семьи теперь поступали на площадь короля Вильгельма. Иногда ей писал Уве, чуть реже – Вилда. От Лизе и младших братьев писем никогда не приходило. Впрочем, Эмма отвечала лишь Якову и очень редко – няне. Брату она так ничего и не рассказала, и вообще никому. И пусть случившееся уже не варилось в её мыслях постоянно, а наконец-то отступило, стало затухать, но обрушить знание правды ещё и на других членов семьи она не могла. От Эрнста тоже приходили сообщения, но теперь заметно реже – уже третий месяц его экипаж принимал участие в бомбардировках Лондона. К лету девятьсот пятнадцатого страх от постоянно окружавшего всех слова «война» немного притупился, воистину, человек ко всему привыкает, даже к самому плохому. Зимой ввели карточки: первым стали нормировать хлеб, на неделю на человека выходило около полутора килограммов и ещё полкило муки. Затем в карточную систему попали сахар, мыло, яйца… Из-за того, что почти всех фермеров призвали в армию, уже весной стали выдавать талоны на мясо, введя два строгих постных дня в неделю. Можно сказать, что жизнь шла ровно, насколько ровной она может быть во время военных действий, у них была работа – каркасы дирижаблей теперь клепали сразу в нескольких залах по всей стране. За полгода компании Цеппелина удалось сдать флоту и армии целых семь новеньких кораблей. Правда, и потеряли ровно столько же… Когда Эмма читала письма Леманна, у неё замирало сердце и подступала тошнота к горлу от осознания, что внизу, под дирижаблем, такие же люди как она. Виктория её успокаивала дежурными словами про то, что их корабли, по большей части, используются для разведки, а если и приходится бомбить, то наверняка командиры выбирают боевые цели противников и огонь ведут только по военным. У солдат, говорила фрау Хубер, тяжёлая работа – умирать. Эмма не спорила, хоть и считала, что вообще-то солдатская работа – защищать, но мир даже в одном маленьком доме для неё был важнее правды.