Хронология воды

И посмотрел на нас с выражением типа: вы что, не знаете? Такое постоянно случается. Дистанция между шестидесятыми и 1988 годом была огромной, как океан. Это было видно по нашей одежде, по пиву, которое мы пили, по утиному выражению наших лиц — мы, мол, из Орегонского университета. Наша кожа не светилась от псилоцибина, ЛСД или мескалина. ЦРУ больше не финансировало исследования галлюциногенных наркотиков. Насколько я знала, только один из всех присутствовавших побывал в рехабе или тюрьме, и я молчала.

Сидя там и пытаясь написать хотя бы одно предложение, за которое хотя бы перед самой собой не будет стыдно, я про себя смеялась так, что чуть задницу не порвала. Еще никогда в жизни я не посещала таких «курсов». Зато несколько курсов я завалила и вылетела из колледжа, а еще успела к тому времени побывать в нескольких заведениях для людей с трудным поведением и проблемами, так что это место как минимум выглядело для меня безопасно — если сравнить с атмосферой всех предыдущих.

В первый день, когда мы писали на свободную тему, кто-то — может, Бочнер — неуверенно произнес:

— Я не могу писать вот так, с места.

Бочнер был вроде агрессивным хиппи — с деревьями обнимается, но при пушке. Кизи ответил:

— Тогда пиши так, будто сюда только что ворвался террорист и угрожает убить вас всех, как будто к твоему черепу приставили полуавтоматическую винтовку.

И посмотрел на нас так, будто мы точно знаем, каково это.

Кизи установил два правила: во-первых, нельзя обсуждать сюжет романа с кем-либо за пределами курса; во-вторых, Кизи возьмет на себя пятьдесят процентов работы. Позже появилось третье: мы не должны писать не в классе. Почему? Потому что мы будем делать то же, что и все в Орегоне, — очаровываться собственной индивидуальностью.

Как водится во всех известных культах, каждый на курсе по коллективному созданию романа хотел стать любимчиком Кизи. Но за проведенный с ним год это желание как минимум подугасло. Мы видели рецепты на препараты, на которых он сидел. Видели настоящий размер его брюха. Видели, какими чудовищными бывают его аллергические реакции. Знали, как много он спит. Как пахнет. Как мало в нем энергии. Как его глаза, когда он пьет — а пил он всегда, — превращаются в налитые водкой шары.

И тем не менее его аура всё еще могла заполнить любое помещение. На чтениях в Орегонском университете в тот год он стоял на столе и кричал в микрофон: «ПОШЕЛ НАХУЙ, БОГ, ПОШЕЛ НАХУЙ!» Толпа, человек пятьсот, взорвалась поддержкой. Он верил в силу спектакля. В то, что людям необходимо шоу.

Осенью того года с Кизи я почти всё время чувствовала себя нелепой дурой. Когда мы встречались с группой, у меня горели уши и потело между ног и под лифчиком. Я не знала, как почувствовать себя в группе своей. Весь мой опыт взаимодействия с компаниями исчерпывался моей страшной Эдиповой семейкой. И командами пловчих. Но под водой тебе не приходится ни с кем говорить. Похоже, моими отличительными признаками были сиськи, жопа и светлые волосы. Признаки сексуальности. Вот и всё, чем я располагала.

Я не думала, что ворвется террорист и убьет меня, но мне постоянно казалось, что появится академическая полиция или вроде того, на мне защелкнут наручники и скажут: эй ты, тебе тут не место. Ты здесь не числишься. И даже не учишься по писательской программе. Посмотри-ка на эти свои… патлы. Но ничего такого не случалось. Я просто что-то писала на листах бумаги — как и все остальные.

Больше всего я сблизилась с Джеффом и Беннеттом. Может, потому что меня впечатлил первый день — и то, как аккуратно Джефф свернул косяк. А Беннетт отключился, словно некое волшебство вдруг прекратило действовать.

Воспоминания об остальных больше напоминают вспышки света на сетчатке глаз: помню, что у Хэла были белые волосы. А у Роберта — изящная походка. Помню, как меня пугали ум и острый взгляд зеленых глаз Джейн. Как я мечтала, чтобы Линн меня удочерила — она была куда более блистательной пьяницей, чем моя родная мама. Помню, какой божественной была задница Мередит, как Бочнер стал нашим Иудой, а Чарльз — копом, что у Джеймса к ослепительно-рыжим волосам прилагался впечатляющий словарный запас и что Циммерман появляется еще где-то в этой книге.

Зимой того года с Кизи мы все вместе поехали в его дом на побережье в Ячатсе. Старое обветшалое место с деревянной обшивкой, дерьмовым стоячим душем, столом и несколькими стульями и без отопления. Но главные окна выходили на океан. И, конечно, комнаты были заполнены Кизи. Мы выпивали, гуляли по пляжу, Кизи кормил нас своими историями. Слушайте, я бы, конечно, их пересказала, но вам эти истории уже известны. Он говорил одно и то же — снова и снова. Если по-честному, мы были просто кучкой новых ушей. В доме на побережье нас пичкали Тимом Лири, и Мейсоном Уильямсом, и Джерри Гарсией, и Нилом Кэссиди[32]. В доме на побережье мы были под кайфом, кто-то кого-то трахал, мы чиркали в маленьких записных книжках. Ночевали на полу в спальных мешках. И ждали, что произойдет что-нибудь.